— Слушай, Оса, похоже, ты напала на что-то существенное. Ты на машине?
Оса кивнула.
— Ждет на стоянке. Едем в Юрсхольм?
— Незамедлительно, — ответил Мартин Бек. — Продолжим разговор в машине.
В машине Оса спросила:
— Думаешь, это он?
— Во всяком случае, у него были причины остро ненавидеть Вальтера Петруса, — сказал Мартин Бек. — Если все было так, как мне представляется. Петрус использовал дочь садовника в своих фильмах, и когда отец об этом узнал, он вряд ли обрадовался. Сколько ей лет?
— Сейчас девятнадцать. Но фильмы четырехлетней давности, ей тогда было всего пятнадцать.
Помолчав, Оса спросила:
— А может, все было наоборот?
— То есть?
— Отец подбил ее сниматься, чтобы выкачивать деньги из Петруса.
— Ты хочешь сказать, что он торговал собственной дочерью. Бр-р-р, Оса, у тебя испорченное воображение, слишком много дряни насмотрелась.
Они оставили машину на обочине и вошли на соседний с Петрусами участок. Здесь ворота не были снабжены фотоэлементами.
Широкая дорожка тянулась вдоль изгороди налево, к гаражу и к желтому одноэтажному домику. Между домиком и гаражом стояла низенькая постройка — то ли мастерская, то ли сарай.
— Очевидно, он здесь живет, — заключила Оса, и они направились к желтому дому.
Сад был огромный, и главное здание, которое они видели от ворот, совершенно скрылось за высокими деревьями.
Хелльстрём, очевидно, услышал шаги по гравию. Он появился в открытых дверях сарая и выжидательно смотрел, как они приближаются.
Высокий, крепкого сложения, лет сорока пяти, он стоял неподвижно, расставив ноги, слегка сутулясь.
Синие прищуренные глаза, массивное мрачное лицо. В косматых темных волосах серебрилась проседь, а короткие баки и вовсе были почти белые. Он держал в руке рубанок, и несколько светлых стружек пристали к грязному синему комбинезону
— Мы оторвали вас от работы? — спросила Оса.
Хелльстрём пожал плечами и глянул через плечо в сарай.
— Да нет. Рейки тут обстругиваю. Не к спеху.
— Нам надо поговорить с вами, — сказал Мартин Бек. — Мы из уголовного розыска.
— Здесь уже был один, — ответил Хелльстрём. — Вряд ли я смогу что-нибудь добавить.
Оса показала свое удостоверение, но Хелльстрём уже отвернулся, чтобы положить рубанок на верстак у входа. Она убрала удостоверение.
— Что я могу вам сказать про директора Петруса, — продолжал он. — Я его почти и не знал, только работал у него.
— У вас есть дочь, если не ошибаюсь, — сказал Мартин Бек.
— Есть, но она тут больше не живет.
Он стоял к ним вполоборота, перебирая инструмент на верстаке.
— Мы хотели бы поговорить о ней, — объяснил Мартин Бек. — Нельзя ли зайти куда-нибудь и потолковать?
— Можно зайти ко мне, — ответил Хелльстрём. — Я только комбинезон сниму.
Оса и Мартин Бек подождали, пока он снимал комбинезон и вешал его на гвоздь. Под комбинезоном у него были синие джинсы и черная рубашка с подвернутыми рукавами. Брюки поддерживались на бедрах широким кожаным ремнем с большой пряжкой в виде подковы.
Дождь прекратился, но листва высокого каштана около дома роняла тяжелые капли.
Наружная дверь была не заперта. Хелльстрём отворил и пропустил в прихожую Осу и Мартина Бека. Потом провел их в небольшую гостиную.
Через полуоткрытую дверь они увидели спальню. Сверх того в доме была еще маленькая кухонька, выходившая в прихожую.
Диван и два разномастных кресла заполняли почти всю гостиную. В углу стоял телевизор старой марки; вдоль стены тянулась самодельная полка, наполовину заставленная книгами.
Оса села на диван, хозяин удалился на кухню, а Мартин Бек стал читать надписи на корешках. Классики, в том числе Достоевский, Бальзак и Стриндберг, и неожиданно много поэтических сборников — как в твердых переплетах, так и более дешевые издания: Нильс Ферлин, Эльмер Диктониус, Эдит Сёдергран и другие.
На кухне зашумела вода, потом в дверях появился Хелльстрём, вытирая руки грязным полотенцем.
— Может, чай приготовить, — сказал он. — Больше мне нечем угощать Кофе не пью и не держу.
— Да вы о нас не беспокойтесь, — ответила Оса
— Все равно себе заваривать, — объяснил он.
— Ну, тогда и мы с удовольствием выпьем чаю, — сказала она.
Хелльстрём вернулся на кухню, Мартин Бек сел в одно из кресел.
На столе лежала открытая книга — стихотворения Ральфа Парланда.
Садовник Вальтера Петруса явно знал толк в литературе и обладал хорошим вкусом.
Хелльстрём принес кружки, сахарницу, пакет молока, снова вышел на кухню и через некоторое время вернулся с чайником. Сел в кресло, достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и спички.
Закурив, разлил чай по кружкам и сказал:
— Так вы хотели поговорить о моей дочери. С ней что-нибудь случилось?
— Нам ничего такого не известно, — ответил Мартин Бек. — Где она находится?
— Последний раз писала из Копенгагена.
— Что она там делает? — спросила Оса. — Работает?
— Не знаю точно, — произнес Хелльстрём, глядя на сигарету, которую держали его загорелые пальцы.
— Когда это было? — поинтересовался Мартин Бек. — Когда она писала?
Хелльстрём не сразу ответил.
— Вообще-то она ничего не писала. Я сам туда ездил и видел ее. Весной это было.
— И чем она тогда занималась? — спросила Оса. — У нее там есть мужчина?
Хелльстрём горько усмехнулся.
— Можно сказать, что есть. И не один к тому же.
— Вы хотите сказать, что она…
— Вот именно, занимается проституцией, — с горечью перебил он и продолжал: — Потаскухой стала. Кормится этим. Тамошние органы социального надзора помогли мне найти ее. Вся истаскалась. Меня и слушать не захотела. Я уговаривал ее ехать домой — куда там.
Он помолчал, вертя в пальцах сигарету.
— Ей скоро двадцать, никто не может помешать ей жить по-своему.
— Вы ведь ее в одиночку растили?
Мартин Бек молчал, предоставив Осе вести беседу.
— Да, жена умерла, когда Кики и двух месяцев не было. Тогда мы не здесь жили, в городе.
Оса кивнула, и он продолжал:
— Мона покончила с собой, и врач объяснил, что это было вызвано какой-то там послеродовой депрессией. Я ничего не мог понять. То есть я видел, что она ходит мрачная и унылая, но думал, она из-за денег переживает, из-за нашего будущего, потому что ребенок появился.
