С этим замечательным номером он мог бы выступать в цирке. Жаль только, что дурацкие запреты не позволяли ему демонстрировать свое искусство в суде. Он давно мечтал посадить дымовой нимб на макушку председателя суда.
У девушки был подавленный вид, и Роксен поинтересовался:
— Как поживает твой мальчуган?
— Девочка. Камилла ее зовут.
— Разумеется, — сказал Рокотун. — Да-да.
— С ней все в порядке. Я оставила ее у подруги, а сама поехала сюда. Она не любит ездить в метро. Кричит и мочит пеленки.
— Помню, когда я был маленьким мальчиком, — отозвался Роксен, — мы любили прыгать по льдинам. Разумеется, это было запрещено. Я плюхнулся в воду, и, конечно же, это произошло на глазах у полицейского.
Рокотун выпустил еще два дымовых кольца, таких же элегантных, как первые, и близких к абсолютному совершенству.
— Что было дальше? Меня притащили в полицейский суд — тогда еще были такие — и присудили к штрафу в две кроны. Это составляло все мои карманные деньги за два месяца. Не говоря уже о лупцовке, которую мне задал отец.
Он снова зацепился за ее непонимающий взгляд и объяснил:
— Попросту, он меня поколотил. Я получил, увы, несколько старомодное воспитание. — Роксен продолжал: — И ведь не было же закона, который запрещал бы прыгать по льдинам. От силы каких-нибудь две строки в правилах поведения в общественных местах. Так или иначе, в тот момент я решил рано или поздно стать юристом, хотя все кругом твердили, что я на это не гожусь. — Он неожиданно рассмеялся: — Не гожусь? В стране, где в девяноста девяти случаях из ста на место защитника можно поставить ночной горшок!
Рокотун заметил, что его речи не производят никакого впечатления на посетительницу. Отыскал на кухоньке две таблетки соды и растворил их в кружке воды. Проглотил раствор и через четверть минуты великолепной отрыжкой оправдал свое прозвище.
Его массивное лицо выражало озабоченность. Откинувшись назад в своем кресле, он потуже затянул ремень.
— Вам бы надо подтяжки носить, — деловито заметила девушка.
— Верно, — согласился Рокотун. — Да-да, разумное и правильное предложение.
Взял лист бумаги и старательно вывел аккуратными буквами: ПОДТЯЖКИ.
Потом серьезно посмотрел на посетительницу.
— Ну, Роберта…
— Ребекка, — поправила она.
— Ну, Ребекка. Чем ты так огорчена? Стряслось что-нибудь?
— Стряслось, и вы единственный человек, который когда-либо мне помогал.
Рокотун снова закурил сигару, успевшую потухнуть, пока он пил соду. Посадил себе на колени кошку и почесал ей за ухом так, что она замурлыкала.
Он ни разу не перебил Ребекку, пока та излагала свои проблемы.
— Как мне теперь быть? — беспомощно заключила она.
— Обратись в социальное бюро или в детский надзор. Поскольку ты не замужем, к тебе, наверно, уже прикрепили опекуна?
— Нет-нет, — поспешно возразила она. — Ни в коем случае. Эти люди и без того преследуют меня, словно зверя какого-нибудь. И они уже запустили Камиллу один раз, пока я сидела под арестом, а она была у них.
— Запустили?
— Ну да, неправильно кормили. Я три недели билась, чтобы наладить ей животик.
— У меня живот никогда не работал как надо.
— Это от сигар и от неправильного питания.
— Гм-м, — пробурчал Рокотун. — Возможно, возможно. Но теперь я, слава Богу, слишком стар, чтобы мне стоило отказываться от так называемых дурных привычек. Взять хотя бы тот факт, что я был женат четыре раза, курю сигары с тринадцати лет, с небольшим перерывом в годы войны, когда выменивал марихуану у американских летчиков, и при этом у меня одиннадцать детей и шестнадцать внуков. А мой брат вегетарианец и никогда не курил. У него нет детей и, по законам логики, нет внуков. Зато у него есть рак легких, и он умрет через полгода.
— Как мне теперь быть? — повторила Ребекка.
Роксен спустил на пол кошку, безобразное черно-желто-бело-коричневое создание, и сказал:
— Долголетняя борьба со всякого рода властями, особенно с высшими инстанциями, научила меня, что очень редко удается заставить кого-нибудь прислушаться, не говоря уже о том, чтобы доказать им свою правоту.
— Кто управляет этой вонючей страной? — спросила она.
— Формально — риксдаг, практически — правительство, правительственные комиссии, капиталисты и разные лица, которые избраны либо потому, что у них есть деньги, либо потому, что они представляют важные в политическом отношении группы. Например, профсоюзные боссы. А всему, так сказать, голова…
— Король?
— Нет, короля никто не спрашивает. Я подразумеваю главу правительства.
— Главу правительства?
— Ты про него никогда не слыхала?
— Нет.
— Глава правительства, премьер-министр, председатель совета министров, или кабинета министров, — выбирай, что больше нравится. Он руководит политикой страны.
Рокотун порылся в своих бумагах.
— Вот. Тут в газете есть его портрет.
— Ну и тип. А этот, в ковбойской шляпе?
— Американский сенатор, он скоро приедет к нам с так называемым официальным визитом. Кстати, он был одно время губернатором того самого штата, где родился твой дружок.
— Мой муж, — сказала она.
— В наше время никогда не знаешь точно, как выразиться. — Рокотун рыгнул.
— А можно пойти и обратиться к этому главе? Он по-шведски говорит?
— Не так-то это просто. Он не принимает кого попало, разве что перед выборами. Но можно обратиться к нему с ходатайством, иначе говоря, послать письмо.
— У меня не получится написать такое письмо, — безнадежно произнесла она.
— У меня получится, — сказал Рокотун.
Откуда-то из недр своего выдающегося письменного стола Гедобальд Роксен извлек доску с привинченным к ней древним «ундервудом».
Вставил в каретку два листа бумаги, переложив их копиркой. И принялся быстро стучать по клавишам. Человек, знакомый с машинописью, глядя на его работу, сразу понял бы, что Роксен когда-то занимался на специальных курсах.
— Это во сколько же мне обойдется, — неуверенно произнесла Ребекка Линд.
— Я так считаю, — ответил Рокотун, — если человека, который совершил преступление или причинил ущерб обществу, судят бесплатно, то с какой стати совершенно невинный человек должен платить большие деньги адвокату.
Он пробежал глазами письмо, протянул первый экземпляр Ребекке и спрятал второй в папку.
— Теперь что? — спросила она.
— Подпиши. Обратный адрес я указал.
