— Твой перерыв, наверно, кончился. Проваливай!
— Я ведь пришла сюда, чтобы вам немного помочь, — сказала она. — Да, видно, без толку.
— Видно, так.
— Значит, остальное можно не рассказывать?
— Я не увлекаюсь порнографией.
— Я тоже.
— О чем же тогда пойдет речь?
— Этот мужчина понравился мне, — сказала она. — Образованный, симпатичный и вообще ничего.
Она холодно посмотрела на Гюнвальда Ларссона и добавила:
— Очень даже ничего. Гюнвальд Ларссон молчал.
— И дней через десять я позвонила в гостиницу, которую он мне назвал.
— Вот как.
— Вот так. А там мне ответили, что постояльца с такой фамилией нет и никогда не было.
— Жутко интересно. Не иначе, он разъезжает по разным странам и проверяет сотрудниц полиции. Собирает материал для какого-нибудь полового исследования. Потом тиснет бестселлер. Ты выговорила себе проценты с тиража?
— Ты просто невыносим.
— Ты так думаешь? — учтиво произнес Гюнвальд Ларссон.
— Как бы то ни было, вчера я встретила ту подругу. Она тоже разговаривала с ним перед тем, как мы поехали ко мне.
— И где же ты живешь?
— Карлавеген, двадцать семь.
— Спасибо. Запишу, если кто-нибудь подарит мне на рождество адресную книжку.
Ее лицо стало злым. И упрямым.
— Да только ведь не подарят, — доверительно сообщил Гюнвальд Ларссон. — Я сам покупаю себе все рождественские подарки.
— Моя подруга несколько лет работала в Дании, и она говорит, что, если он датчанин, то из какого-нибудь глухого угла. Потому что так говорили по-датски в начале века.
— А твоей подруге сколько лет?
— Двадцать восемь.
— Какая у нее профессия?
— Она изучает северные языки в университете.
Гюнвальд Ларссон на многое смотрел пренебрежительно, в том числе и на университетское образование. Однако сейчас он призадумался.
— Продолжай, — велел он.
— Сегодня я зашла в отдел регистрации иностранцев и проверила. Там он тоже не проходил.
— Как его звали, повтори?
— Рейнхард Ёргенсен.
Гюнвальд Ларссон встал и подошел к столу Меландера.
— А как он выглядел?
— Примерно как ты. Только на двадцать лет моложе. И к тому же у него баки.
— Рост как у меня?
— Около того. Но вес, наверно, поменьше.
— Людей моего роста не так уж много.
Гюнвальд Ларссон не добрал четыре сантиметра до двух метров.
— Может, на сантиметр-другой пониже.
— И он сказал, что его зовут Рейнхард?
— Да.
— Еще какие-нибудь приметы?
— Никаких. То есть, у него сильный загар, кроме…
— Кроме?
— Кроме тех мест, где у мужчин обычно нет загара.
— И говорил по-датски?
— Да. Я бы посчитала его за настоящего датчанина. Если бы не то, что сказала вчера подруга.
Гюнвальд Ларссон отыскал на столе Меландера коричневый конверт. Взвесил его на ладони, потом вытащил фотоснимок восемнадцать на двадцать четыре. Протянул Рут Саломонссон и спросил:
— Похож?
— Он самый, только снят года два назад. По меньшей мере.
Она пригляделась внимательнее.
— Плохой отпечаток.
— Это увеличение с групповой фотографии на малоформатной пленке.
— Во всяком случае, это он. Я уверена. Как его звать по-настоящему?
— Рейнхард Гейдт. Кажется, он из ЮАР. Что он говорил о своих занятиях?
— Коммерция. Купля-продажа каких-то мудреных машин.
— И ты, значит, встретила его четвертого вечером?
— Да.
— Он был один?
— Один.
— Когда ты видела его последний раз?
— На другое утро. Около шести.
— У него была своя машина?
— Я ее не видела.
— И где он, по его словам, остановился?
— В «Гранде».
— Еще что-нибудь знаешь?
— Нет. Это все.
— Ладно. Спасибо, что пришла.
— Не за что.
— У меня тут кое-что сорвалось с языка, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Насчет бесплатных шлюх, — улыбнулась она.
— Нет, — ответил он, — насчет женщин-легашей. Нам бы побольше таких.
— Теперь мой перерыв уж точно кончился, — сказала она. — Привет.
— Минутку, — остановил ее Гюнвальд Ларссон. Постучал костяшками пальцев по фотографии и сказал:
— Этот тип опасен.
— Для кого?
— Для всех. Чтобы ты знала на случай, если увидишь его снова.
— Он убил кого-нибудь?
— Многих, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Слишком многих.
В кои-то веки у Мартина Бека выдался приятный вечер. Когда он вошел на кухню, там за столом уже сидели человек семь-восемь, и все — знакомые.
Среди них был молодой парень по имени Кент, который года два назад собирался стать полицейским. Мартин Бек с тех пор не встречал его и воспользовался случаем спросить:
— Ну и как?
— С полицейским училищем?
— Ага.
— Принять-то приняли, но я не выдержал даже одного семестра. Это же сумасшедший дом какой-то.
— А где теперь работаешь?
— В коммунальном хозяйстве. Мусор вожу. И то лучше.
Как всегда, за столом у Реи шла живая, непринужденная беседа на самые разные темы.
Мартин Бек говорил мало, сидел и отдыхал. Налитое ему вино пил не спеша, маленькими глотками, решив ограничиться одним бокалом.
Лишь однажды речь коснулась пресловутого сенатора. Одни собирались участвовать в демонстрации, другие ограничились тем, что ругали правительство.
Но тут Рея заговорила о гасконской ухе и бретонских омарах, и всякая политическая дискуссия прекратилась.
Еще она сообщила, что в воскресенье думает навестить сестру, помочь кое в чем по хозяйству.
В час ночи Рея выставила всех гостей, кроме Мартина Бека, который гостем уже не считался.
— Ты будешь завтра совсем дохлый, если сейчас не ляжешь, — сказала она.
Сама Рея тоже легла сразу, однако через полчаса снова встала и отправилась на кухню. Мартин Бек услышал, как гремят противни, но он был не в силах думать о поджаренных бутербродах с ветчиной, томатом и пармезаном. И остался в постели.
