На втором этаже находилась довольно просторная комната с камином, перед которым стояли низкий белый столик и несколько разномастных кресел. Рённ сел, но хозяин остался стоять.
— Хотите пить? — спросил он. — Могу сварить кофе, а еще в холодильнике должно быть пиво.
— Спасибо, мне то же, что и вам, — ответил Рённ.
— Значит, пиво.
Он сбежал вниз по лестнице и загремел посудой на кухне. Эйнар Рённ осмотрелся кругом. Мебели не густо, зато стереофоническая радиола и довольно много книг. В газетнице у камина — газеты и журналы: «Дагенс нюхетер», «Ви», «Ню даг», «Металларбетарен».
Стен Шёгрен вернулся со стаканами и двумя банками пива и поставил их на белый столик. Он был жилистый и худощавый. Косматые рыжие волосы нормальной, на взгляд Рённа, длины. Спортивная рубашка защитного цвета. Лицо в веснушках, веселая искренняя улыбка. Открыв банки и наполнив стаканы, он сел напротив гостя, приветственно поднял свой стакан и выпил. Рённ глотнул пива и сказал:
— Мне хотелось бы услышать, что вы видели в пятницу на Хурнсгатан. Лучше не откладывать, пока воспоминание не слишком потускнело.
«Кажется, складно получилось», — удовлетворенно подумал он.
Стен Шёгрен кивнул и отставил бокал.
— Да знать бы, что там было ограбление и убийство, я бы получше пригляделся и к девчонке, и к тем мужикам, и к машине.
— Во всяком случае, вы пока наш лучший свидетель, — поощрительно сказал Рённ. — Итак, вы шли по Хурнсгатан. В какую сторону?
— Я шел от Слюссена в сторону Рингвеген. А эта дева выскочила у меня из-за спины и побежала дальше, да еще толкнула меня.
— Вы можете описать ее?
— Боюсь, не очень хорошо. Ведь я ее видел со спины, да сбоку мельком, когда она садилась в машину. Ростом поменьше меня, сантиметров на десять. Во мне метр семьдесят восемь. Возраст точно не скажу, но, по-моему не моложе двадцати пяти и не старше тридцати пяти, что-нибудь около тридцати. Одета в джинсы, синие такие, обыкновенные, и голубая блузка или рубашка, навыпуск. На обувь я не обратил внимания, а на голове — шляпа, тоже из джинсовой материи, с широкими полями. Волосы светлые, прямые и не такие длинные, какие сейчас носят многие девчонки. В общем, средней длины. На плече сумка висела, зеленая, американская, военного фасона.
Он достал из грудного кармашка пачку сигарет и предложил Рённу, но тот отрицательно мотнул головой и спросил:
— Вы не заметили, у нее было что-нибудь в руках?
Хозяин встал, взял с камина спички и закурил.
— Не знаю, не уверен. Может, и было.
— А сложение? Худая, полная?..
— В меру, я бы сказал. Не худая и не толстая. В общем, нормальная.
— А лица, значит, совсем не видели?
— Только одну секунду, когда она в машину садилась. Но ведь на ней эта шляпа была, да и очки большие…
— Узнаете, если она вам где-нибудь попадется?
— По лицу не узнаю. И в другой одежде, в платье скажем, тоже вряд ли.
Рённ задумчиво пососал пиво. Потом спросил:
— Вы абсолютно уверены, что это была женщина?
Хозяин удивленно посмотрел на него, насупил брови и нерешительно произнес:
— Не знаю, мне показалось, что женщина… Но теперь… теперь я начинаю сомневаться. Просто я ее так воспринял, ведь обычно сразу чувствуешь, кто перед тобой — парень или девчонка, хотя по виду и не всегда разберешь. Но побожиться я не могу, спросите, какая грудь у нее, — не приметил.
Он поглядел на Рённа сквозь сигаретный дым, потом медленно продолжал:
— Да, это вы верно говорите. Почему непременно девчонка, мог быть и парень. Так больше на правду похоже, мне что-то не приходилось слышать, чтобы девчонки грабили банки и убивали людей.
— Значит, вы допускаете, что это мог быть мужчина, — сказал Рённ.
— Да, после того, что вы сказали… Ясное дело, парень, а как же.
— А остальные двое? Вы можете их описать? И машину?
Шёгрен затянулся в последний раз и бросил окурок в камин, где уже лежала куча окурков и обгорелых спичек.
— Машина — «рено-шестнадцать», это точно. Светло-серая или бежевая — не знаю, как цвет называется, в общем, почти белая. Номер весь не скажу, но мне запомнилась буква «А» и две тройки. Или три… во всяком случае, не меньше двух, и, по-моему, они стояли рядом, где-то посередине.
— Вы уверены, что «А»? Может, «АА» или «АБ»?
— Нет, только «А», точно помню. У меня зрительная память на редкость.
— Это очень кстати, — заметил Рённ. — Нам бы всегда таких очевидцев.
— Вот именно. I am a camera.
[4]
Читали?
Ишервуд написал.
— Не читал, — ответил Рённ.
Он не стал говорить, что смотрел одноименный фильм. Пошел на него только ради своей любимой актрисы Джулии Харрис, а фамилия Ишервуд ему ничего не говорила, он и не подозревал, что фильм снят по книге.
— Но фильм-то вы, конечно, видели, — сказал Шёгрен. — Так всегда с хорошими книгами, которые экранизируют, люди фильм посмотрят и за книгу уже не возьмутся. А вообще-то картина отличная, только название дурацкое — «Буйные ночи в Берлине», надо же!
— Н-да. — Рённ мог поклясться, что, когда он смотрел эту картину, она называлась «Я — фотоаппарат». — Н-да, название неудачное.
Смеркалось. Стен Шёгрен встал и включил торшер, который стоял за креслом Рённа.
— Ну что ж, продолжим, — сказал Рённ, когда он снова сел. — Вы собирались описать людей в машине.
— Ага, впрочем, сидел в машине только один.
— А второй?
— Второй стоял на тротуаре и ждал, придерживал заднюю дверцу. Рослый, повыше меня верзила. Не то чтобы полный, а крепкий такой, сильный на вид. Моего возраста, примерно лет тридцати-тридцати пяти, кучерявый, как артист этот, Харпо Маркс, только потемнее, серые волосы. Брюки черные, в обтяжку, расклешенные, и рубашка тоже черная, блестящая такая, на груди расстегнутая, и, по-моему, цепочка на шее, с какой-то серебряной штучкой. Рожа довольно загорелая или просто красная. Когда эта дева подбежала — если это была дева, конечно, — он распахнул дверцу, чтобы она могла вскочить, захлопнул дверцу, сам сел впереди, и машина рванула со страшной скоростью.
— В какую сторону? — спросил Рённ.
— Они развернулись посреди улицы и понеслись к Мариинской площади.
— Так. Ясно… А второй? Второй мужчина?
— Он же сидел за рулем, так что его я не рассмотрел как следует. Но он показался мне моложе, лет двадцати с небольшим. И худой такой, бледный. Белая тенниска, руки тощие-тощие. Волосы черные, довольно длинные и грязные, я бы сказал. Сальные космы. И тоже в темных очках. Еще я припоминаю на левой руке у него широкий черный ремешок — часы, значит.
