Цакриссон, который сказал:
— Что… как это произошло?
В этот миг крыша рухнула и дом превратился в бесформенную груду пылающих развалин.
Гюнвальд Ларссон посмотрел на свои часы. Прошло шестнадцать минут с того момента, как он стоял и мерз на этом холме.
IV
В пятницу, восьмого марта, Гюнвальд Ларссон сидел у себя в кабинете в управлении на Кунгсхольмсгатан. На нем был белый свитер и светло-серый пиджак с косыми карманами. Обе его руки были забинтованы, а повязка на голове делала его очень похожим на генерала фон Дёбельна
[1]
с известной картины, изображающей битву при Ютас в Финляндии.
На лице и шее Ларссона, кроме того, были налеплены два куска пластыря. Его брови и зачесанные назад светлые волосы были опалены, однако голубые глаза смотрели, как обычно, открыто и недовольно.
Кроме него, в кабинете присутствовало еще несколько человек.
Мартина Бека и Колльберга вызвали сюда из отдела расследования убийств в Вестберге, а их начальник, старший комиссар Эвальд Хаммар, считался ответственным за это расследование вплоть до получения других распоряжений. Хаммар был крупным мужчиной могучего телосложения, пышная грива его волос почти полностью поседела за долгие годы службы. Он уже начал считать дни, которые оставались ему до пенсии, и рассматривал каждое серьезное уголовное преступление как наказание лично для себя.
— А где остальные? — спросил Мартин Бек.
Он, как всегда, стоял у двери, опершись правым локтем на ящики с картотекой.
— Какие остальные? — поинтересовался Хаммар, который прекрасно знал, что формирование состава следственной группы полностью входит в его компетенцию. Он обладал достаточным влиянием, чтобы привлечь к работе любого нужного ему полицейского.
— Рённ и Меландер, — со стоицизмом ответил Мартин Бек.
— Рённ поехал в Южную больницу, а Меландер на месте пожара, — коротко сообщил Хаммар.
На письменном столе Гюнвальда Ларссона лежали вечерние газеты, и он раздраженно перелистывал их забинтованными руками.
— Проклятые писаки, — сказал он, протягивая одну из газет Мартину Беку. — Ты только взгляни на эту фотографию.
Фотография занимала три колонки и изображала молодого человека с озабоченным лицом, в пальто и шляпе, который рылся тростью в дымящихся руинах дома на Шёльдгатан. Позади него в левом углу фотоснимка стоял Гюнввальд
[2]
Ларссон и с глупым видом смотрел в объектив.
— Да, ты выглядишь здесь не лучшим образом, — сказал Мартин Бек. — А кто этот парень с тростью?
— Его зовут Цакриссон. Молокосос из Второго участка. Абсолютный идиот. Прочти подпись.
Мартин Бек прочел подпись.
«Герой дня, инспектор Гюнвальд Ларссон (справа) совершил героический поступок во время вчерашнего пожара, он спас несколько человеческих жизней.
На снимке он обследует развалины дома, который был полностью разрушен».
— Они не только отвратительно работают, но к тому же еще путают правую и левую стороны, — пробурчал Гюнвальд Ларссон, — и кроме того, они…
Он больше ничего не сказал, но Мартин Бек знал, что он имеет в виду, и кивнул. Имя они тоже переврали. Гюнвальд Ларссон с раздражением посмотрел на фото и отодвинул газету в сторону.
— Я тоже здесь выгляжу как идиот, — сказал он.
— У славы имеются и шипы, — заметил Мартин Бек.
Колльберг, который недолюбливал Гюнвальда Ларссона, невольно взглянул на разбросанные по столу газеты. Все фотоснимки были с перепутанными подписями, первые страницы всех газет украшали портрет туповато глядящего в объектив Гюнвальда Ларссона и крупные заголовки.
Подвиги, герои и Бог знает что еще, уныло вздохнув, подумал Колльберг. Толстый и апатичный, он сгорбившись сидел в кресле, положив локти на стол.
— Так значит, мы оказались в странной ситуации, когда нам неизвестно, что же произошло? — с серьезным видом произнес Хаммар.
— Ничего странного в этом нет, — сказал Колльберг. — Лично мне почти никогда это неизвестно.
Хаммар окинул его критическим взглядом и сказал:
— Я имею в виду, что нам неизвестно, произошел ли пожар в результате поджога или нет.
— Откуда там взяться поджогу? — спросил Колльберг.
— Оптимист, — заметил Мартин Бек.
— Естественно, это был поджог, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Дом взорвался буквально у меня на глазах.
— И ты уверен, что пожар начался в квартире Мальма?
— Да, уверен.
— Ты долго наблюдал за домом?
— Около получаса. Причем лично. А до меня там стоял этот идиот Цакриссон. Пока что совершенно непонятно, как это могло произойти.
Мартин Бек помассировал переносицу большим и указательным пальцами правой руки, питом сказал:
— Ты уверен, что никто не входил в дом и не выходил оттуда за это время?
— Что касается меня, абсолютно уверен. Что происходило до того, как я туда пришел, не знаю. Цакриссон утверждал, что в дом вошли три человека, а из дома никто не выходил.
— На него можно положиться?
— Не думаю. По-моему, он невероятно туп.
— Значит, ты ему не веришь?
Гюнвальд Ларссон сердито посмотрел на Мартина Бека.
— Черт возьми, зачем все это нужно? Я стоял там и видел, как дом загорелся. Внутри, как в ловушке, оказалось одиннадцать человек, я вынес из огня восьмерых.
— Да, я это заметил, — сказал Колльберг, бросив взгляд на газеты.
— Точно установлено, что при пожаре погибли только три человека? — спросил Хаммар.
Мартин Бек вынул из внутреннего кармана несколько листов бумаги и, пробежав их глазами, сказал:
— Похоже на то. Мальм, Кеннет Рот, который жил над Мальмом, и Кристина Модиг, она жила в мансарде. Ей было всего четырнадцать лет.
— А почему она жила в мансарде? — спросил Хаммар.
— Не знаю, — ответил Мартин Бек. — Это нужно будет выяснить.
— Нам много чего придется выяснять, — сказал Колльберг. — Мы даже не знаем, погибли ли при пожаре только эти три человека. Что же касается того, будто в доме находились одиннадцать человек, то это всего лишь предположение. Я прав, Ларссон?
— А кто были те люди, которые самостоятельно выбрались из огня? — спросил Хаммар.
