— Думаешь, ты смог бы такой размахивать?
— Он страшно сильный, Вил, — преданно заявила Этела.
— Да нет, — сказал Тауг девочке. — И я далеко не такой сильный, как твои друзья. К великому моему сожалению.
— Приходи к нам работать, — сказал Вил.
— К счастью, мне не придется. Мать Этелы здесь? Мне бы хотелось поговорить с ней.
— В доме. Я провожу тебя. — Он провел Тауга и Этелу в глубину кузницы, мимо штабелей огромных киркомотыг и лопат, и открыл дверь, достаточно большую для самого могучего ангрида.
Когда они вошли в дом, Тауг заметил:
— Вы работаете допоздна.
— Приходится. — Раб закрыл за собой дверь и протянул руку. — Я Вил.
— Тауг. — Тауг взял протянутую руку, говоря себе, что любая боль, которую он испытает от пожатия Вила, будет заслуженной; что будущий рыцарь должен быть не слабее любого кузнеца.
— Крепкий парень. Ты вполне мог бы махать молотом.
Тауг поблагодарил его.
Вил понизил голос:
— Ты ведь не слепой, верно?
Ну вот, он выдал себя.
— Да, — сказал Тауг. — Ангриды не брали меня в плен. Я зрячий.
— Пытался одурачить нас.
— Да, — повторил Тауг. — Глупо с моей стороны.
— Он из замка, — вставила Этела.
— Один из людей короля Арнтора?
— Я никогда не видел короля, — признался Тауг, — но я действительно его подданный.
— Мы тоже были его подданными. Все мы. — Пустые глазницы Вила смотрели в точку пространства, находящуюся левее и ниже лица Тауга, но рука уверенно нашла его плечо.
— Я родился в Гленнидаме, — сказал Тауг.
— Впервые о таком слышу.
— Наша деревня совсем маленькая. — Тауг немного помолчал. — Мы хранили секреты вольных отрядов — снабжали разбойников пищей, пивом и всем прочим, поскольку они обещали защищать нас. Иногда они просто у нас отбирали.
— Вы почитали нас, — раздался новый голос, — поскольку Дизири сделала для вас доброе дело, когда предложила спрятать ваших детей от ангридов-налетчиков.
— Баки?
Из темного угла выступила эльфийская дева в обличье женщины из человеческого племени, с волосами такими рыжими, что казалось, они светятся в полумраке и время от времени трепещут, словно языки пламени.
— Это… это мой друг, Этела. — Тауг сглотнул, глубоко вздохнул и с трудом продолжил: — Уверен, она станет и твоим другом тоже. Баки, эту девочку зовут Этела, я веду ее домой, к матери. Я собираюсь взять Этелу в замок и накормить, коли мать позволит. А это Вил. Он здесь работает, и я уверен, он замечательный кузнец. Тебе же нравятся кузнецы?
— Почему она голая? — спросила Этела.
— Я сестра Баки, и я люблю кузнецов. — Она пробежала пальцами по руке Вила. — Руки у кузнецов крепкие, как наковальни. Ты куешь мечи, Вил?
— Не… — У него сорвался голос. — Не очень хорошие.
— Если хочешь, я научу тебя, как выковать меч, которым можно расколоть боек молота.
Тауг притянул к себе Этелу:
— Где твоя мать?
— Думаю, в следующей комнате, подслушивает.
— Правда? С чего ты взяла?
— Просто я так думаю, и все.
Тауг кивнул:
— Давай выясним.
Оставив Ури в объятиях Вила, они торопливо прошли через кухню. В следующей комнате находился камин — маленький, просто крохотный, по меркам замка Утгард, но все равно значительных размеров. В нем дотлевали угольки, и две рабыни спали на теплой золе.
Третья — бледнолицая черноволосая женщина в драном черном платье — сидела, неестественно выпрямив спину, на высоком табурете. В тусклом свете от камина ее широко раскрытые глаза казались темными, как сливы.
— Вот моя мама, — объявила Этела.
Тауг прочистил горло.
— Рад с вами познакомиться, мадам. Я оруженосец Тауг.
Женщина не пошевелилась и не промолвила ни слова.
— Я нашел Этелу в Утгарде — я имею в виду, в городе, — совсем одну. С ней могло что-нибудь случиться.
Не зная, слышит ли его женщина, Тауг умолк. Она не издала ни звука.
Тягостную паузу заполнила Этела:
— И чуть не случилось.
— Поэтому, — кивнул Тауг, — я привел ее домой. Но она замерзла и голодна, и потому я бы хотел взять вашу дочь в замок и накормить, коли вы не возражаете.
Таугу показалось, что голова женщины чуть изменила угол наклона, буквально на волосок.
— К вашему королю, — с усилием продолжал Тауг. — К королю Гиллингу. Может, я сумею раздобыть для нее еды и одежду потеплее.
Одна рука шевельнулась, как шевельнулись бы на слабом сквозняке перья мертвого голубя, и Этела поспешно подошла. Женщина принялась настойчиво шептать, а девочка то и дело повторяла «хорошо, мама» и «да, мама».
Потом Этела вернулась к Таугу:
— В общем, она разрешила, только нам лучше уйти сейчас же, и побыстрее.
Тауг согласился. Он отвел взгляд от охваченной страстью пары на кухне и дернул Этелу за руку, призывая поторопиться. Позади них что-то пробудилось от сна: балки огромного дома заскрипели и затрещали.
В кузнице два раба ковали кирку: один держал кусок докрасна раскаленного железа клещами, другой бил по нему молотом, определяя форму заготовки (как показалось Таугу) легким постукиванием. Тауг и Этела стремительно прошли мимо, и если двое у наковальни услышали шаги, то никак не показали этого.
— Что тебе сказала мама? — спросил Тауг, когда они трусцой припустили по улице.
— Идти быстро!
— Я знаю, но что еще?
— Хозяин проснулся, — задыхаясь, проговорила Этела. — Если он услышал вас…
Остальные слова заглушил дикий рев, раздавшийся позади. Обернувшись, Тауг мельком увидел ангрида, чудовищно толстого и высокого, с тремя руками. Подхватив Этелу, словно куклу, Тауг бросился бежать во весь дух, но в следующий миг взлетел в воздух, пойманный громадной лапищей за плащ сзади. Несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, он лихорадочно пытался вытащить руки из прорезей, молясь о том, чтобы плащ порвался и он освободился. Еще две огромные лапищи сомкнулись у него на поясе.
Ангрид заговорил. (Или он считал, что заговорил.) Тауг слышал лишь голос дикого зверя: громоподобное рычание, которое обратило бы в паническое бегство самого огромного медведя из всех, когда-либо бродивших по белу свету. Тауг испустил пронзительный вопль, и впоследствии повторить все, что он прокричал потом, — все клятвы, данные Оргу или любому оверкину, который пришлет на помощь Орга, — он мог не успешнее, чем воспроизвести обращенные к нему тогда слова Логи.
