— Мани? — Я остановился и почувствовал, как он трется о мою ногу. — Я не знал, что ты здесь. Это странное место.
— Знаю, — сказал Мани, а потом добавил: — Возьмите меня на руки.
— Многие из этих людей уже умерли, но похоже, это не имеет никакого значения.
Он лишь мяукнул в ответ. Когда я взял кота на руки и понес, он дрожал всем телом.
Я не стану говорить, сколько времени провел в гроте. Время в Скае течет иначе, чем в Митгартре или в Эльфрисе. В зале Утраченной Любви оно опять-таки течет иначе, и возможно, там вообще нет времени, а есть лишь представление о нем. Этела говорила, что никто из нас не задержался там долго.
Мани поднял голову и принюхался. Услышав частое посапывание кота (он лежал у меня на руках), я тоже принюхался.
— Чую запах моря.
— Так, значит, оно такое? Я никогда не видел моря. Ваш пес постоянно болтает о нем. По-моему, он от него не в восторге.
— Он сидел на цепи в пещере Гарсега на морском дне. Уверен, ему не понравилось.
— Сажать на цепь псов можно и должно, — сказал Мани, — а вот котов нельзя лишать свободы. — Он выпрыгнул из моих рук, и минуту спустя до меня донесся его голос: — Я вижу свет впереди и слышу шум воды.
Вскоре я сам увидел свет и услышал глухой рокот набегающих и разбивающихся о берег волн. Я понял, что близок к цели.
Серые каменные стены грота подступили с обеих сторон, и я (вспомнив вход в пещеру и узкий ручеек перед ним, через который перешагнул) остановился и оглянулся: мне вдруг показалось, что я сбился с пути и возвращаюсь обратно к выходу. Слабым и далеким был свет в конце туннеля позади. Слабым и далеким, но не настолько слабым и не настолько далеким, как следовало бы. Я прошел почти лигу и все же по-прежнему видел неровную арку входа, а также камни и заросли папоротника за ней.
— Там какая-то женщина! — крикнул Мани.
Тогда я все понял и, выхватив Этерне из ножен, бегом бросился вперед.
Парка сидела и пряла, как прежде, но на мгновение подняла глаза от скручиваемой нити и промолвила:
— Сэр Эйбел Благородное Сердце.
Я осознал вдруг, что никогда не понимал толком значения этих слов, покуда они не прозвучали из уст Парки. Я опустился на колени, склонил голову и пролепетал:
— Ваш преданный слуга по гроб жизни, миледи.
— Тебе нужна другая тетива?
— Нет, — сказал я. — Тетива, подаренная вами, не раз сослужила мне хорошую службу, хотя она тревожит мой сон и насылает разные сновидения.
— Ты должен убирать ее подальше, когда ложишься спать, сэр Эйбел.
— Мне бы не хотелось так поступать с ними, миледи. Они рассказывают мне о своей прошлой жизни, и, слушая их, я начинаю больше любить свою собственную.
— Почему ты пришел? — спросила она.
Я объяснил, по возможности обстоятельнее, без всякой помощи Мани, который перебивал меня и комментировал мои слова чаще, чем мне хотелось бы.
Когда я закончил, Парка указала рукой вдаль, за буруны.
— Это там? То, что я ищу?
Она кивнула.
— Я умею плавать, — сказал я Мани, — но не могу взять тебя с собой. Как не могу взять свой меч или свою одежду.
— В кольчуге вы сразу пойдете ко дну, — заметил он. Он ошибался, но я не стал спорить.
— Ты останешься здесь с Паркой и присмотришь за моими вещами, покуда я не вернусь?
— Твое имущество, — промолвила Парка, — не здесь.
Тем не менее я разделся, положил кольчугу, кожаную куртку, штаны и все остальное на плоский камень, а рядом поставил сапоги. Парка продолжала прясть, творя жизни для нас, которые считают себя творцами своих жизней.
Как хорошо было плыть в море! Я понял, что сила моря иссякла во мне, ибо сейчас чувствовал, как она возвращается; и хотя я знал, что Гарсег демон, я жалел, что он не плывет рядом со мной, как в далекие невозвратные дни. «Конечно, хорошо, — думал я, — что в конечном счете мы учимся отличать добро от зла; но за знание приходится платить, как и за все на свете. Мы оставляем в прошлом друзей, воплощающих зло».
Куда я плыл, я не знал. Ничего не видя впереди, я долго плыл под водой, потом вынырнул на поверхность и поплыл по волнам, по-прежнему ничего не видя. В этом море покоились кости Гренгарма, и где-то здесь обитала Кулили, ибо дно моря Митгартра (а я чувствовал, что я все еще в Митгартре) находится в Эльфрисе. Я решил опуститься на дно, пока живой, выйти на сушу в Эльфрисе и поискать там Дизири. Ибо тогда я не знал, что в зале Утраченной Любви находят только утраченную любовь, а моя любовь к ней — горячая, как кровь ангридов, но чистая — не может покинуть мое сердце ни от поцелуя валькирии, ни от меда Вальфатера.
Вновь вынырнув на поверхность, я увидел остров Глас. Какую любовь, спросил я себя, я потерял здесь? Никакой, конечно же.
Я погрузился в мысли о Гарсеге, Ури и Баки. Наконец мне пришло в голову, что, будь я способен вспомнить ту любовь, она не была бы утраченной. Леди Линнет в безумии забыла своих родителей, сестер и родной дом, а помнила только маргаритки и мантикор да воинственный дух своей семьи, который пребывал у нее в крови, а не в поврежденном рассудке. Посему, хотя разум у нее бездействовал, рука непроизвольно искала меч и нашла таковой в кнуте.
Побеждает не оружие, даже если вы вооружены Этерне.
Песчаные берега острова Глас не похожи ни на какие другие. Возможно, они усыпаны не песком, а мелко истолченными самоцветами — во всяком случае, так кажется. И камни здесь не похожи на обычные. Трава шелковистая, короткая и такого восхитительного оттенка зеленого, какой человек описать не в силах; и мне думается, Гильф, плохо различающий цвета, такой цвет непременно увидел бы. Я нигде не встречал деревьев, подобных растущим по берегам острова Глас; листья у них темно-темно-зеленые, почти черные, но серебристые с обратной стороны — и при каждом дуновении ветра кроны на мгновение становятся серебристыми. Кора с виду и на ощупь напоминает гладкую голую древесину, но таковой не является.
Когда я вспоминаю первые мгновения, проведенные на берегу, мне кажется, я не мог очень уж долго восхищаться песком, травой или деревьями, но тогда минуты казались часами. Солнце неподвижно стояло в небе, наполовину закрытое облаком, и я, имея в своем распоряжении целую вечность, дивился красоте чудесного острова.
— О сын мой…
Я увидел перед собой крестьянку. Мне доводилось встречать женщин и красивее, хотя она была довольно красивой.
— Ты мой сын.
Я знал, что она ошибается, и мне пришло в голову, что если бы я лежал на земле, а она склонилась надо мной, я бы увидел ее лицо в таком ракурсе, в каком оно вдруг всплыло в моей памяти сейчас. Потом я понял, что она красивейшая из женщин.
— Я вскормила тебя и Бертольда своей грудью, Эйбел.
