Как бы то ни было, они наконец появились. Я приложил палец к губам, чтобы предупредить Зака, хотя не думал, что это необходимо. Когда все пятеро прошагали мимо нашей двери и отошли где-то элей на пятьдесят, мы тихо выбрались в коридор.
Я не имел ни малейшего понятия о том, как долго нам придется следовать за ними, пока Пурн не окажется сзади всех, да и окажется ли вообще; в худшем случае я готов был целиком положиться на нашу храбрость и их испуг и достать его в середине строя.
Удача была на нашей стороне – вскоре Пурн отстал на несколько шагов. Со времени восшествия на престол Автарха я часто возглавлял вылазки на севере. Сейчас я попробовал изобразить такое нападение, громко окликнув соратников, состоявших из одного лишь Зака. Мы» налетели на матросов, словно передовой отряд большого войска, размахивая клинками; и все они как один повернулись и побежали прочь.
Я надеялся достать Пурна сзади, стараясь сберечь свою обожженную руку. Зак помог мне, в долгом летящем прыжке ударив Пурна под колени. Мне осталось только приставить острие кинжала к его горлу. Он был смертельно напуган, и неудивительно: выжав из него все нужные сведения, я собирался прикончить его.
Один-два вдоха мы слушали удаляющийся топот четырех пар ног. Зак вынул нож Пурна из ножен и теперь, с клинками в обеих руках, выжидал, глядя на лежащего матроса из-под нахмуренных кустистых бровей.
– Попробуешь бежать – умрешь сразу, – прошептал я Пурну. – Отвечай – и еще поживешь. У тебя перевязана правая рука. Что с ней?
Он лежал, распластавшись на спине, и мой кинжал упирался ему в горло, но глаза его смотрели мимо меня. Этот взгляд был хорошо мне знаком, я не раз и не два уже видел, как испаряются гордость и бесстрашие.
– У меня нет времени болтать с тобой. – Я надавил на рукоять кинжала ровно настолько, чтобы пустить кровь. – Если не будешь отвечать, так и скажи; тогда я убью тебя, и покончим с этим.
– Я дрался с рыскунами. Ты же там был. Ты все видел. Я пытался прикончить тебя – это правда. Думал, что ты один из них. С этим рыскуном… – Он скосил глаза на Зака. – Любой бы так решил, глядя на него. Я не причинил тебе вреда.
– «Как говорила гадюка кабану». Так любил выражаться человек по имени Иона. Он тоже был моряком, Пурн, но лгал он так же легко, как ты. Когда мы с Заком вмешались в драку, рука у тебя уже была перевязана. Сними повязку.
Он неохотно подчинился. Рана была обработана со знанием дела – наверное, в том лазарете, о котором говорила Гунни; она почти затянулась, но вполне можно было разобрать, что это за рана.
Я наклонился осмотреть ее, и Зак, тоже нагнувшись, раздвинул пальцами свои губы, как делают иногда ручные обезьяны. Я понял, что невероятная связь, которую я пытался отрицать, оказалась сущей правдой. Зак был тем самым лохматым зверем, на которого мы охотились в трюме.
12. СХОДСТВО
Чтобы скрыть свое замешательство, я поставил ногу на грудь Пурна и процедил сквозь зубы:
– Почему ты хотел убить меня?
Некоторые люди, осознавая неизбежность смерти, теряют страх. Это же было и с Пурном; с ним произошла перемена, которую нельзя было не заметить: он словно открыл глаза.
– Потому что я знаю тебя, Автарх.
– Значит, ты из моих людей. Ты поднялся на корабль вместе со мной.
Он кивнул.
– И Гунни?
– Нет, Гунни здесь старожил. Она не враг тебе, Автарх, если ты об этом.
К моему изумлению, Зак посмотрел на меня и кивнул. Я сказал:
– Пурн, об этом я знаю больше, чем ты думаешь.
Словно не расслышав меня, он продолжал:
– Я думал, она поцелует меня. Ты даже не знаешь, как они здесь делают это.
– Она поцеловала меня при встрече, – напомнил я.
– Я видел и понял, что ты не понимаешь значения ее поцелуя. На корабле у каждого новичка должен быть друг из старых матросов, который учит его местным обычаям. Поцелуй – это знак.
– Известно, что женщины целуют и убивают.
– Только не Гунни, – настаивал Пурн. – Во всяком случае, я так не думаю.
– Но за это ты хотел меня убить? За ее любовь?
– Я обязался убить тебя, Автарх. Все знали, куда ты отправляешься и что ты должен добыть Новое Солнце, если сможешь, перевернуть весь Урс вверх тормашками и погубить всех.
Я был так ошарашен не столько его признанием, сколько искренней убежденностью, что сделал шаг назад. Пурн вскочил в то же мгновение. Зак кинулся на него. Но хотя длинный клинок Зака чиркнул по его руке, глубоко он не вошел; Пурн бросился прочь как заяц.
Зак погнал было его, как гончий пес, но я отозвал приятеля назад.
– Я убью его, если он еще раз рискнет покуситься на мою жизнь, – сказал я. – И ты можешь сделать то же самое. Но я не хочу травить его за то, что он следует своим убеждениям. Выходит, мы с ним оба хотим спасти Урс.
Зак взглянул на меня, потом пожал плечами.
– Теперь я хочу узнать о тебе. Ты занимаешь меня сейчас куда больше, чем Пурн. Ты ведь можешь говорить.
– Зак говорить! – закивал он.
– И ты понимаешь мою речь.
Он снова кивнул, уже менее решительно.
– Тогда скажи мне правду. Не тебя ли я помогал ловить Гунни, Пурну и другим?
Зак вытаращил глаза, потом покачал головой и стал смотреть в другую сторону, всем своим видом показывая, что он не желает продолжать разговор.
– На самом деле это я поймал тебя и не убил. Наверно, ты благодаришь меня за это. Когда Пурн хотел убить меня… Зак! Вернись!
Он, как и следовало бы мне предвидеть, метнулся прочь, и я, со своей хромой ногой, не мог и надеяться догнать его. По какой-то причуде корабля я видел его очень долгое время – он появлялся и исчезал то тут, то там, а топот его босых ног слышался и позже, когда сам он вовсе пропал из виду. Мне живо вспомнился сон, в котором мальчик-сирота с моим именем и одетый так же, как я в годы ученичества, бежал по стеклянным коридорам; и мне показалось, что как осиротевший малыш Северьян в том сне в каком-то смысле играл мою роль, так и лицо Зака чем-то напоминало продолговатые черты моего собственного лица.
Но это уже был не сон. Я не спал, я не был пьян, я просто потерялся в нескончаемых лабиринтах корабля. Что за существо представлял собой Зак? Не злое, подумал я, пусть так, но кого из миллионов разновидностей живых существ на Урсе можно в сущности назвать злым? Альзабо, разумеется, летучих мышей-кровососов и скорпионов, может быть; змею, которая зовется «желтая борода», и других ядовитых гадов; еще пару-тройку видов. Всего две дюжины из миллионов. Я вспомнил, каким был Зак, когда я впервые увидел его в трюме: в светло-коричневой шубе не из шерсти и не из перьев, четвероногий, бесхвостый и, конечно, безмозглый. В следующий раз, когда я увидел его в вольере, он оброс волосами и у него появилась маленькая круглая головка; тогда я отмахнулся от первого впечатления, не раздумывая признав его ошибочным.
