– Здесь не бывает прилива? – спросил я.
– Нет. Но я знаю, что это такое, поскольку изучала особенности вашего мира, поэтому меня и выбрали, чтобы доставить матросов с корабля, а потом – для беседы с тобой. У Йесода нет спутника, а значит, на нем нет и приливов.
– Ты с самого начала знала, что я – Автарх, правда? Если ты изучала Урс, то должна была знать. Заковав Зака, ты просто пошла на хитрость?
Она все молчала, даже когда мы поравнялись с темной аркой. В белокаменной стене эта арка казалась входом в могилу; но воздух в ней был так же свеж и сладок, как весь воздух Йесода.
– Тебе придется вести меня, госпожа, – сказал я. – Я ничего не вижу в такой темноте.
Не успел я выговорить эти слова, как зажегся свет, тусклый, словно пламя, отраженное от полированного серебра. Он исходил от самой Афеты и пульсировал, как биение сердца.
Мы стояли в просторной комнате, завешенной по обеим сторонам шелковыми занавесами. На сером ковре пола были расставлены плетеные сиденья и диванчики. Один за другим занавесы раздвигались, и за каждым я видел молчаливое, мрачное лицо мужчины; они глядели на нас лишь мгновение, а затем вновь исчезали.
– Тебя хорошо охраняют, госпожа, – заметил я. – Но меня тебе нечего бояться.
Она улыбнулась, и странно было видеть эту улыбку, освещенную ее собственным светом.
– Ты, не задумываясь, перерезал бы мне горло, если бы это спасло твой Урс. Мы оба это знаем. Да и себе самому, я полагаю.
– Верно. По крайней мере я надеюсь, что так.
– Но это не охрана. Мое свечение означает, что я готова к соитию.
– А если я не готов?
– Тогда, когда ты уснешь, я выберу себе другого. Далеко ходить не придется, как видишь.
Афета отодвинула занавес, и мы вошли в широкий коридор, сворачивавший налево. Вдоль, него, как и снаружи, там и сям стояли сиденья и множество других предметов обстановки, столь же загадочных для меня, как приборы и приспособления в замке Балдандерса, хотя эти были красивыми и ничуть не страшными. Афета присела на один из диванов.
– Коридор ведет в твою комнату, госпожа?
– Это она и есть. Она спиральная; таковы многие комнаты у нас, потому что нам нравится подобная форма. Если пойдешь по ней дальше, попадешь в то место, где можно умыться и некоторое время побыть в одиночестве.
– Благодарю. У тебя не найдется свечи для меня?
Она покачала головой, но заверила, что там будет не совсем темно.
Я оставил ее и пошел по спирали. Свет, излучаемый Афетой, сопровождал меня, постепенно тускнея, но отражаясь от изогнутой стены. В самом конце, до которого было не так уж далеко, порыв ветерка подсказал мне, что отверстие, названное Гунни отдушиной, пробито в крыше как раз над этим местом. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел его – круг чуть менее густой мглы. Встав под ним, я разглядел усыпанное блестками небо Йесода.
Я думал о нем, облегчаясь и ополаскивая руки, а когда вернулся к Афете, возлежавшей на одном из диванов и источавшей свою красоту сквозь тонкую ткань рубашки, поцеловал ее и спросил:
– Госпожа, а есть ли другие миры?
– Есть, и очень много, – промурлыкала она. Распустив свои черные волосы, клубившиеся вокруг ее светящегося лица, она словно сама превратилась в небывалую звезду, окутанную ночным мраком.
– Здесь, на Йесоде? На Урсе мы видим мириады солнц, тусклых днем и ярких ночью. Ваше дневное небо пусто, но ночное ярче, чем наше.
– Когда потребуется, иерограмматы построят еще больше миров – таких же прекрасных, как этот, или еще прекраснее. И солнца для них, если нам понадобится больше солнц. Поэтому для нас они уже есть. Здесь время течет так, как нам надо, и мы любим их свет.
– Но меня время не слушается. – Я присел на ее диван, вытянув перед собой больную ногу.
– Пока еще нет, – сказала она. – Ты хромаешь, Автарх.
– Разумеется, для тебя это не новость.
– Да, но я пытаюсь объяснить, что и для тебя время потечет так же, как для нас. Ты хромаешь сейчас, но если ты принесешь своему Урсу Новое Солнце, ты не останешься таким навсегда.
– Вы, иерархи – волшебники. Вы могущественнее тех, что я встречал прежде, но все же вы – волшебники. Вы говорите о разных чудесах, однако если ваши проклятия могут, наверно, навредить, то ваши обещания, по-моему, фальшивое золото, которое превратится в пыль в моей руке.
– Ты не понимаешь нас, – возразила она. – Хотя мы знаем гораздо больше, чем ты. Наше золото – истинное золото, добытое, как всякое истинное золото, порою ценой наших жизней.
– Значит, вы заблудились в собственном лабиринте, и неудивительно. Когда-то я мог лечить подобные хвори, по крайней мере иногда мне это удавалось.
И я рассказал ей о больной девушке из хижины в Траксе, и об улане на зеленой дороге, и даже о Трискеле, а под конец поведал ей о том, как нашел мертвого стюарда у двери моей каюты.
– Если я попытаюсь объяснить тебе это, поймешь ли ты, что я не знаю всех тайн твоей Брии – не более чем ты, хотя они и были предметом моего изучения? Они бесконечны.
– Я понимаю, – сказал я. – Но когда мы прибыли сюда на корабле, я посчитал, что Брия закончилась.
– Так и есть; хотя можно войти в дом через одну дверь, выйти через другую и так и не узнать всех секретов этого дома.
Я кивнул, глядя на ее пульсирующую красоту, не скрываемую тканью, и, по правде говоря, желая стряхнуть с себя ее чары.
– Ты видел наше море. Заметил на нем волны? Что бы ты ответил на заявление, что видел не волны, а только воду?
– Что я научен не спорить с глупцами. Нужно лишь улыбнуться и уйти.
– То, что ты называешь временем, состоит из таких же волн, и как те волны, которые ты видел, существуют в воде, так и время существует в материи. Волны катятся к берегу, но если бы ты кинул в воду камешек, новые волны, вызванные его падением, в сотню или тысячу раз слабее прежних, ушли бы в море и местные волны ощутили бы их.
– Понимаю.
– Так будущее дает о себе знать в прошлом. Ребенок, который когда-нибудь станет мудрецом, уже мудрый ребенок; а многие обреченные несут на себе печать рока, и каждый, кто может хоть краешком глаза заглянуть в будущее, видит это и отводит глаза.
– Разве мы все не обречены?
– Нет, но это отдельный разговор. Тебе подвластно Новое Солнце. Стоит тебе захотеть, и его энергия станет твоей, ты сможешь распоряжаться ею, хотя она не будет существовать, если ты – и твой Урс – не одержат здесь победу. Но как в мальчике нечто предвещает мужчину, так и какие-то из этих способностей доходят до тебя по Коридорам Времени. Не могу сказать, откуда ты черпал силы, когда был на Урсе. Отчасти, несомненно, в самом себе. Но не все и даже не большая часть исходит из тебя, иначе ты бы погиб. Возможно, из твоего мира или из его Старого Солнца. Когда ты плыл на корабле, рядом с тобой не было ни мира, ни солнца, и ты стал вытягивать то, что мог, из самого корабля, едва не повредив его. Но и этого было недостаточно.
