Пока мы спорили, появилась Бургундофара, сославшаяся на сходный с моим порыв, хотя я подумал, что ей наверняка просто захотелось оглядеться и еще раз увидеть корабль, прежде чем она навсегда покинет все подобные корабли. Она вспрыгнула на мачту, тем самым доведя офицера до белого каления, так что я даже испугался, не сделает ли он чего-нибудь с ней. Если бы он не был иеродулом, я бы дал волю рукам, а так мне просто пришлось встать между ними, когда команда матросов сняла ее с мачты.
Мы долго препирались с ним, изрядно попортив воздух в наших оболочках, я – большей частью ради самого препирательства (да и она, думаю, тоже), а потом спокойно сошли вниз, нашли камбуз и набросились на еду, будто два ребенка, смеясь и вспоминая наши приключения.
Капитан – не очередной иеродул в маске, а мужчина, который выглядел как обыкновенный человек, – навестил нас в нашей каюте спустя стражу или около того. Я сказал ему, что не разговаривал ни с кем из начальства с тех пор, как расстался с Цадкиэль, и выразил готовность выслушать дальнейшие инструкции.
Он покачал головой:
– Мне нечего тебе сообщить. Уверен, Цадкиэль устроит все так, чтобы ты узнал все необходимое.
– Он должен доставить Новое Солнце! – вмешалась Бургундофара и добавила, когда я посмотрел на нее: – Мне Гунни говорила.
– А ты можешь это сделать? – спросил капитан.
Признавшись в своем невежестве, я попытался втолковать, что ощущаю Белый Фонтан так, словно он – часть меня самого, и стараюсь приблизить его, но он, похоже, не двигается с места.
– А что это такое? – спросил капитан. И, увидев выражение моего лица, пояснил: – Нет, я действительно ничего не знаю. Мне было сказано только, что я должен доставить тебя и эту женщину на Урс и благополучно высадить вас к северу от ледника.
– Я думаю, это звезда или что-то в этом роде.
– Тогда она просто слишком массивна, чтобы двигаться наравне с нами. Оказавшись на Урсе, ты больше не будешь двигаться в ураническом смысле. Возможно, тогда она и появится.
– А долго ли звезде добираться до Урса? – спросила Бургундофара.
Капитан кивнул:
– По меньшей мере века. Но на самом деле я ничего в этом не понимаю – гораздо меньше, чем должен понимать твой друг. Если звезда – часть его самого, то, по его собственным словам, он должен чувствовать ее.
– Так и есть. Я чувствую, как она далеко.
На этой фразе я словно опять оказался перед окнами мастера Эша, глядя на бесконечные ледяные равнины; возможно, в каком-то смысле я никогда и не покидал их.
– А вдруг Новое Солнце придет тогда, когда наш род уже угаснет? Мог бы Цадкиэль сыграть с нами такую злую шутку? – спросил я.
– Нет. Цадкиэль не шутит, хотя так может показаться. Шутки – это для солипсистов, которые считают все преходящим. – Капитан поднялся. – Ты хотел расспросить меня. Я тебя не виню, но мне нечего тебе ответить. Не хочешь ли подняться на палубу и посмотреть, как мы будем приземляться? Это единственный подарок, который я могу тебе сделать.
– Уже? – спросила Бургундофара – она явно была изумлена. Признаюсь, я испытал те же чувства.
– Да, совсем скоро. Я приготовил для вас кое-какие припасы, в основном – съестное. Возьмете какое-нибудь оружие, кроме своих ножей? У меня кое-что найдется, если вы решите, что вам это нужно.
– А ты бы посоветовал? – спросил я.
– Я ничего не советую. Ты знаешь, на что идешь. Я – нет.
– Тогда я не возьму ничего, – сказал я. – Бургундофара может решить за себя сама.
– Я тоже ничего не возьму, – сообщила она.
– Тогда идем, – произнес капитан, и на сей раз это было не приглашение, а приказ. Мы надели ожерелья и последовали за ним на палубу.
Наш корабль летел высоко над облаками, которые будто вскипали под нами, но я почувствовал, что мы уже на месте. Урс вспыхивал то голубым, то черным цветом. Леера, когда я взялся за них рукой, оказались холодны как лед, и я поискал глазами ледяные шапки Урса; но мы уже были слишком близко, чтобы охватить их взглядом. Только лазурь морей просвечивала сквозь разрывы в бурлящих облаках да время от времени мелькала земля, бурая или зеленая.
– Прекрасный мир, – сказал я. – Наверное, не такой прекрасный, как Йесод, но все равно дивной красоты.
Капитан пожал плечами:
– При желании мы могли бы сделать его таким же, как Йесод.
– И сделаем, – откликнулся я. И пока слова не сорвались с моих губ, я сам не думал, что верю в это. – Сделаем, когда столько из нас, сколько-понадобится, покинут его и вернутся обратно.
Облака успокоились, словно какой-то маг прочитал заклинание или некая женщина обнажила перед ними грудь. Наши паруса уже были убраны; наверху суетились вахтенные, проверяя сохранность такелажа и прочность крепежей.
Матросы поспрыгивали вниз, и тотчас по нам ударили первые разреженные ветра Урса, неосязаемые, но несшие с собой (словно мановение руки корифея) целый мир звуков. Пронзительно, точно ребеки, взвизгнули мачты, и каждый трос в снастях затянул свою песню.
Спустя еще мгновение корабль клюнул носом, покачнулся и пошел кормой вниз, пока залитые солнцем облака Урса не поднялись из-за юта, а мы с Бургундофарой повисли на перилах.
Капитан, держась одной рукой за рею, усмехнулся, глядя на нас, и крикнул:
– Эй, а я-то думал, что девчонка – настоящий матрос! Подними его, красотка, не то пошлем тебя на камбуз к коку!
Я сам помог бы Бургундофаре, если б мог, она же, следуя указанию капитана, пыталась поддержать меня; так, хватаясь друг за друга, нам удалось устоять на палубе (а она теперь стала круче многих лестниц и была гладкой, как пол танцевального зала) и даже сделать несколько робких шагов в его сторону.
– Прежде чем станешь матросом, нужно походить чуток на малом судне, – сказал он. – Жаль, что пора расставаться с вами. Уж я бы натаскал вас в морском деле.
Я пробормотал, что наше прибытие на Йесод не было таким бурным. Капитан посерьезнел:
– Там, видишь ли, вам не требовалось сбрасывать такой запас энергии. Вы выработали его, поднявшись на большую высоту. Мы же спускаемся безо всяких тормозов, как если бы падали на звезду. Отойди подальше от лееров. Там ветер может содрать кожу с рук.
– Разве наши ожерелья не спасают нас от него?
– У них хорошее поле; без них вы бы тут же спеклись, как угли на костре. Но и у них есть свой предел, как у любого устройства, а еще этот ветер – в общем, дышать им нельзя, но если бы наш киль не принимал его поток на себя, нас всех бы унесло.
Некоторое время апостис пылал, словно кузнечный горн; постепенно он потускнел и погас, и наш корабль принял более подобающее ему положение, хотя ветер все еще пронзительно свистел в снастях, а облака проносились под нами, как хлопья пены под мельничным колесом.
