Селевк, задремавший после сытной еды, вскочил на ноги и с кошачьей ловкостью и взобрался на скалу. С ее вершины открывался великолепный вид на дремлющие Спорады в голубовато-серебристой вечерней оправе моря. На одном из соседних островков то загорался, то затухал трепещущий огонек сигнального костра.
Купцы, боявшиеся киликийских пиратов, пожалуй, больше мифической лернейской гидры, недоумевали, каким образом морские разбойники узнают о передвижениях торговых караванов и обычно нападают в самый неподходящий момент и с превосходящими силами. Все объяснялось просто: почти в любой более-менее значительной гавани у пиратов были соглядатаи, передающие добытые сведения при помощи сигнальных огней ночью и тщательно отполированными бронзовыми зеркалами, своего рода гелиографом, солнечным днем. На островах были расположены сигнальные посты, периодически сменяющиеся, и любая весть молниеносно преодолевала огромные расстояния, находя тех, кому она предназначалась, в самых укромных и отдаленных уголках южных морей.
Азбука световых сигналов была известна немногим, только избранным: вождям киликийцев и сигнальщикам. За разглашение ее наказание было однозначным и страшным: долгая, мучительная смерть провинившегося, его семьи и родственников.
Селевк, прочитав сообщение, в ликовании вскинул руки – добыча предполагалась знатная! Не дожидаясь, пока сигнальщик даст ответ, что сведения приняты, он спустился вниз и собрал вождей киликийцев на совет. А еще через некоторое время голос рога возвестил псам удачи, что охота началась.
Сборы прошли слаженно и быстро. Еще не на всех судах успели приковать гребцов к банкам, а стремительный «Алкион» уже рассекал ласковые воды Эгейского моря, нацелив форштевень на север. Гребцам по указанию Селевка выдали по дополнительной чаше вина, и они гребли изо всех сил. Келевст «Алкиона» от нечего делать пощелкивал кнутом по палубе, на всякий случай стараясь держаться подальше от Пилумна с Таруласом. Юный Савмак скрипел от натуги зубами, мысленно призывая на головы пиратов гнев скифских богов и желая им поражения в предстоящей битве.
Море шумело мягко, убаюкивающе, словно степной ковыль…
ГЛАВА 7
Командир римской триремы
[229]
в досаде стукнул кулаком по мачте и выругался: о, боги, надо же быть таким невезучим! С вечера ветер утих, растворился в черной теплыни южной ночи, и белые паруса торговых судов безнадежно обвисли, словно тряпье на веревке, вывешенное для просушки. Купеческие суда были беспалубными и не имели весел, потому что гребцы занимали бы слишком много полезной площади. Для этих неуклюжих лоханей ветер служил и кнутом и манной небесной, ибо от его милостей зачастую зависела жизнь и благосостояние хозяина.
Триремарх
[230]
с тревогой пересчитал огни сигнальных фонарей: шесть больших – это у медлительных торговых посудин, и два маленьких, но ярких – биремы конвоя. Все семь судов, в том числе и его трирема, держались кучно, но с таким расчетом, чтобы было пространство для любого маневра – не ровен час, нагрянут киликийские пираты, которых было немало в этих наполненных негой водах, и тогда придется уповать только на милость богов. Триремарх еще раз посетовал на свою судьбу – до ближайшей гавани оставалось всего ничего, но ведь не бросишь купцов, подрядивших его в качестве конвоя.
Он прошелся по палубе, где вповалку спали гребцы и воины охраны, разыскивая первого помощника, кибернета
[231]
. Тот, уже слегка навеселе, беседовал с кормчим. Между ними лежал полупустой бурдюк с вином, и, судя по их настроению, совсем скоро он должен был превратиться в плоскую, как лепешка, козью шкуру.
– Хлебни, – кибернет протянул триремарху полную чашу. – У этих богачей вино, словно божественный нектар. Еле выпросил. Обидно, понимаешь, – они нашего брата ни во что не ставят. Мы для них просто слуги, дешевые наемники. Испей, вино отменное.
– Выпросил, говоришь? – спросил насмешливо триремарх. – Ну-ну…
Он осушил чашу и закусил вяленым фиником. Кибернет, блудливо ухмыляясь, последовал его примеру. Кормчий, здоровенный детина с узловатыми, как корни старого дуба, ручищами, тоже не стал ждать приглашения, выпил чашу до дна одним могучим глотком и удовлетворенно крякнул.
– Поставь дополнительное охранение, – сухо приказал триремарх. – И на остальные суда пусть просигналят о том же. Если кто уснет на посту, подвешу за ноги на наклонной мачте.
– Слушаюсь, – посерьезнел кибернет и отправился выполнять приказ.
Триремарх задумчиво понаблюдал некоторое время за кормчим, вовсе не огорчившимся уходом собеседника, а затем решительно отобрал у него бурдюк с остатками вина и зашагал на корму, где трепетный огонек жирового светильника высвечивал красно-белую полосатую палатку – обычное пристанище командира триремы.
Но в свою палатку триремарх так и не зашел, несмотря на то, что под прочной парусиной его ждала мягкая постель и давно остывший ужин. Он присел на веревочную бухту под башней для лучников и стал неторопливо потягивать вино прямо из бурдюка. Тревожное томление не оставляло душу, прогоняя сон и навевая отнюдь не безоблачные мысли. Впрочем, палатка триремарха не пустовала. Оттуда слышался неясный говор и звуки, не вызывающие никаких сомнений в их происхождении – там трапезничали.
Невольно прислушиваясь к разговору, триремарх недовольно поморщился: пассажиры, навязанные ему всесильным Сенатом, чувствуют себя чересчур свободно и независимо. Но пусть их – у него и так достаточно забот, чтобы обращать внимание на такие несущественные мелочи. Сейчас главное – добрый попутный ветер, который поможет каравану быстрее укрыться в безопасной гавани острова Самос. Триремарх тряхнул головой, прогоняя сонную одурь, и нащупал горловину бурдюка…
В палатке было душно, но собеседники – худощавый мужчина с коротко остриженным седым ежиком волос и уродливый горбун с огромными, тревожно поблескивающими глазами – и не подумали приоткрыть полог, чтобы впустить внутрь изрядно посвежевший ночной воздух. От ужина – небольшого осетра, запеченного в тесте и приправленного сладким соусом – остались одни хрящи, и теперь они налегали на вино, закусывая виноградом.
– …Я бы не сказал, что тебя встречали на Крите с распростертыми объятиями, – горбун с ехидцей посмотрел на худощавого.
– Ты прав, Макробий… – задумчиво ответил тот и отпил глоток вина из небольшого дорожного кубка. – И меня это тревожит. Похоже, наш общий «друг» Дорилай Тактик зря времени не теряет.
– Несомненно, – подтвердил ростовщик. – Мои друзья на Крите обеспокоены не менее твоего, Авл Порций. По их сведениям, Дорилай нанял фалангу великолепно обученных гоплитов, готовых хоть сегодня отправиться в Синопу и скрестить мечи с наемной пьянью, собранной стратегом Клеоном.
– А в том, что его там ждут, можно быть уверенным, – нахмурился Авл Порций Туберон. – Царица Лаодика настроила против себя почти всю знать. Она решила посадить на престол своего младшего сына Хреста, считающегося соправителем. Но завещание Митридата Евергета уже известно всем, и юный Митридат, находящийся в бегах, конечно же, не станет отказываться от царской китары. Будь Лаодика умней и чуть дальновидней, она не стала бы унижать приближенных бывшего царя. Среди них, к нашему глубокому сожалению, увы, немало людей достойных, храбрых и уважаемых не только в Малой Азии, но и в Элладе. По моему мнению заговор против Лаодики уже созрел. Нужен только маленький толчок, и лавина покатится вниз, сметая все на своем пути.
