Под покровом ночи эскадра киликийцев взяла курс на Нимфей
[256]
…
Спустя полмесяца из гавани Нимфея вышел достаточно солидный купеческий караван с охраной, направившийся в Боспор. На судне известного купца Евтиха находились и Митридат с Гордием, одетые в скромные одежды небогатых путешественников. Их появление на палубе не вызвало особого любопытства у команды, что вполне устраивало Евтиха, старого приятеля понтийского купца Менофила, ярого сторонника Митридата Диониса.
Море было седым и мрачным. Сильный ветер надувал тугие паруса кораблей и со свистом срывал с гребней волн клочья пены. По левому борту чернели скалы Таврики. Там диким зверем ревел прибой, и косой дождь хлестал по осклизлым утесам и крышам редких жилищ, чтобы излиться грязными ручьями в бухты и заливы. Поздняя осень поила живительной влагой высохшую за лето до каменной твердости землю прибрежной полосы и предгорий.
Где-то там, впереди, за бесчисленными бурунами мелководья и крутыми боками уснувших мысов, скитальцев ждал Пантикапей.
ЗАПАДНЯ
Часть четвертая.
ГЛАВА 1
Богат и славен город Пантикапей! Кто в Тавреике не мечтает побродить по его улицам, потолкаться на шумных рыночных площадях, а затем, если ты богат и важен, потрапезничать в городском пританее?
[257]
Даже самый последний дикарь, варвар со скифской равнины или подозрительный горец, попадая в столицу Боспорского царства, с немым благоговением взирает на величественные белокаменные храмы чужих богов и циклопические стены акрополя. Да что говорить о них: погрязший в гордыне просвещенности, видавший виды эллин, едва ступив на причал, не может прийти в себя от изумления до самых дверей первой из попавшихся на глаза харчевен, где подают любые вина и такие яства, что о них в Элладе слыхом не слыхивали. Лес мачт в гавани, стук молотков и визг пил в доках и на верфях, сверкающая серебром чешуя свежайшей рыбы в корзинах, горы золотой скифской пшеницы, рассыпанной по деревянным настилам для просушки перед отправкой в заморские страны, запотевшие амфоры с молодым вином, кучи просоленных шкур, круги темного воска, окоренные бревна, тюки с тканями, ящики со звонкой черепицей; менялы, моряки, рабы, наемники, ремесленники… о, боги, да мало ли кто мог встретиться путешественнику на пороге Пантикапея!
Подкрепившись с дороги, чужестранец первым делом поспешает на городскую агору, благо это по пути – общественные здания для приезжих находятся у подножья горы, на плоской макушке которой, за широкой лентой стен акрополя, высятся храмы и царский дворец. Вымощенная тщательно отесанными и подогнанными плитами улица неторопливо взбирается на склон горы, превращенной подпорными стенами из дикого камня в широкие террасы, где горделиво красуются среди зелени деревьев богатые дворцы знати и приближенных царя.
На агоре в любое время дня многолюдно. Огромный фонтан, отделанный привозным мрамором, плещется желанной прохладой, а полуденный зной кажется не таким невыносимым в тени навесов, сооруженных вокруг площади, украшенной статуями, стелами и колоннами зданий, соединенных крытыми галереями. Молодые девушки с гидриями
[258]
в сопровождении степенных матрон в высоких головных уборах с ниспадающими на плечи покрывалами – дань варварской моде – щебечут у водоразборного бассейна с кристально чистой холодной водой, бегущей сюда по керамическим трубам из горных источников, и их невинный лепет заставляет трепетать мужественные сердца воинов царской спиры
[259]
, щеголяющих начищенным до нестерпимого блеска оружием и пестрой одеждой из дорогих персидских тканей. Убеленные сединами старцы под навесами неторопливо и обстоятельно обсуждают последние городские новости и сплетни, сокрушаясь по поводу дороговизны привозных вин и попивая местное боспорское. Купцы из метрополии, собравшись в плотные группы, едва не шептом решают важную проблему – как сбить цены на сочную боспорскую солонину, пользующуюся большим спросом в Аттике
[260]
. Гордые потомки Спартокидов
[261]
в белоснежных, украшенных нашивными золотыми бляшками одеждах – опять-таки влияние варварского окружения – медленно прохаживаясь в обществе слуг и блюдолизов, с вальяжным цинизмом сибаритов беседуют об отличии в мировоззрении давно почивших философов Смикра и Сфера Боспорского и возмущаются плохим состоянием городских терм, где который год не могут отремонтировать гимнастический зал.
Наш путешественник, наконец, постепенно приходит в себя. С неожиданным удивлением он таращится на праздношатающихся горожан и приезжих, и ему начинает казаться, что это вовсе не варварский Восток, населенный кровожадными номадами в звериных шкурах, как ему представлялось, а благолепные, милые его сердцу Афины или другой город Эллады, где такая же агора и театр, храмы и рынки, харчевни и мастерские, и, наконец, такой же вздор и бессмыслица в выспренних речах власть имущих и людей менее знатных и богатых, стремящихся приобщиться к сонму избранных – спартокидской аристократии.
– …Идем поскорее, любезнейший мой друг. Что проку в бестолковом шатании по городу, если вокруг столько соблазнов. Мой язык уже давно присох к горлу, а в желудке стоит сушь почище, нежели в пустыне. Сюда, сюда, здесь подают самые крепкие в Пантикапее вина. И даже не разбавляют водой. Между прочим, скифы знают толк в этих делах. Нам, эллинам, стоило бы у них поучиться. Сюда, вход здесь. И не нужно пялиться на этих уличных замарашек. Мы сейчас выпьем, и я найду тебе юную красивую гетеру по сходной цене и на целую ночь. Не споткнись о порог…
Так балагурил рапсод Эрот, едва не силком тащивший своего приятеля Мастариона в одну из харчевен, где обычно коротали время игроки в кости. Гость из Неаполиса, ошеломленный величием столицы Боспора и многолюдьем на улицах и площадях, пытался сопротивляться, но цепкий, как клещ, рапсод, посмеиваясь, слегка наподдал ему коленкой под зад, и Мастарион опомнился только за столом с огромной чашей в руках, которую успел осушить невесть когда.
– Повторить! – скомандовал Эрот, и темное вино хлынуло пенной струей в скифос
[262]
Мастариона. – Мой демон сегодня ненасытен и ему совершенно нет дела до того, что кошелек несчастного рапсода пуст, а такие верные друзья, как ты, Мастарион, увы, встречаются не часто. Надеюсь, ты не откажешься заплатить за нашу скромную трапезу?
