А если, все-таки, он ошибается? Ведь купец был так великодушен и щедр с ним в Неаполисе, подарив акинак… И он отблагодарил Аполлония, конечно, не подозревая об этом, выиграв скачки и заработав для него ценный приз и много денег. Нет! Эти богатые господа считают рабов и скифов хуже лесного зверья. Жизнь варвара ценится дешевле, чем какая-нибудь безделушка, привезенная из метрополии. Почему-то вспомнилась Ксено, и Савмак почувствовал, как в его сердце заплескался гнев. Подлый, вонючий варвар без роду и племени…
Лицо юноши запылало, рука невольно легла на рукоять акинака. Кровь царственных предков ударила в голову, и перед его мысленным взором запылал пожар. Месть! Придет время, и он не оставит камня на камне в этом городе надменных господ. А пока его ждет нелегкий и опасный путь в родной Неаполис…
Камасария Фиолотекна едва сдерживала себя, чтобы не дать оплеуху служанке – она сегодня и вовсе была несносна. Старая горгона болтала без устали с самого утра, и ее каркающий голос наполнил все углы опочивальни, как прожорливая саранча хлебное поле. Кроме того, от служанки разило луком, а таких запахов на голодный желудок царица не переносила. Камасария успокоилась только тогда, когда в опочивальню неслышной тенью проскользнул евнух Амфитион и неожиданно властным движением молча указал служанке на дверь. Старуха с укоризной глянула на госпожу, но повиновалась быстро и безропотно – этот холощеный недомерок, глуповатый на вид и угодливый, как паршивый раб, тем не менее, обладал удивительной способностью повелевать и укрощать самых строптивых, даже стоящих выше его по рангу.
Подойдя ближе, он все так же молча поклонился и, потупив взгляд, застыл в смиренном ожидании приказов и вопросов своей повелительницы.
Царица некоторое время с пристальным вниманием рассматривала согбенную фигуру евнуха. От нее не укрылось, что Амфитион был чем-то взволнован, хотя и не подавал виду. По тому, как он бесцеремонно выпроводил служанку, Камасария Филотекна поняла, что ее верный соглядатай и наперстник принес нечто очень важное, не предназначенное для посторонних ушей.
– Тебе не кажется, что ты несколько превышаешь свои полномочия? – мягко, но с нажимом сказала царица. – Служанка – не царская раба и, кроме того, здесь повелевать имею право только я.
– Прости и помилуй, о мудрая, – евнух исподлобья сверкнул глазами, но в них однако не было и намека на раскаяние, а сквозила злобная радость. – Я просто выполнил твой приказ, и то, что я узнал, требует немедленного отчета и твоих высочайших повелений.
– О чем это ты? – недоуменно спросила Камасария Филотекна.
– Тот юнец, на кого ты обратила внимание возле святилища Матери Кибелы… – Амфитион сделал многозначительную паузу и закончил – уже выпрямившись и с торжеством: – Скифский лазутчик!
– Гиппотоксот? – наконец вспомнила царица. – Значит, я была права, – довольно хихикнула она. – Но причем здесь мои повеления? Возьмите его под стражу, пока не вернется спирарх Гаттион, а он уж знает, что делать с такими… – она снова хищно ухмыльнулась.
– Не все так просто, о блистательная и многомудрая, потому я и пришел, – нахмурился евнух. – Этот лазутчик – лохаг гиппотоксотов, назначенный самим царем. Он – наездник, выигравший первый приз на недавних скачках.
– Наездник? – Камасария взволнованно заерзала на скамье, покрытой барсучьими шкурами – только теперь до нее дошло, почему евнух не осмелился сам принять решение и взять под стражу скифского лазутчика. – Лохаг… – она не выдержала пристального взгляда наперсника и отвернулась, лихорадочно пытаясь сообразить, что ответить евнуху.
– И это еще не все… – поколебавшись, продолжил Амфитион. – Если мои сведения верны, то сей юнец – скифский царевич Савмак, сын царя Скилура.
Царица вдруг почувствовала, что ей стало не хватать воздуха; холодный пот оросил чело, сердце забилось быстро и неровно. Она вперила очи в хитрую физиономию евнуха, смотревшего на нее, как почему-то показалось Камасарии, с высокомерным презрением. Ей почудилось, что он стал даже выше ростом, значимей. Волнение постепенно превращалось в гнев, и царица надменно вскинула голову. Заметив ее состояние, Амфитион выдавил елейную улыбку и подобострастно склонился.
– Если то, что ты здесь мне наговорил, правда – награжу, – жестко отчеканила царственная старуха. – Если ложь – берегись…
От ее ледяного голоса по телу евнуха пробежала дрожь. Он достаточно хорошо знал свою повелительницу, чтобы хоть на миг усомниться в ее словах – Камасария была злопамятна и временами по-варварски жестока. Призрак царского эргастула с окровавленными крючьями дыбы замаячил перед мысленным взором Амфитиона, и он едва не рухнул на колени, чтобы молить о пощаде.
Но Камасария Филотекна, выдержав многозначительную паузу, следующими словами удержала его от отчаянного порыва:
– Возьми, – она сняла с руки и протянула евнуху перстень-печатку с изображением древней тамги Спартокидов. – Найдешь лохага спиры Ксебанока и прикажешь от моего имени тайно взять этого гиппотоксота и заключить в подземелье. Смотри – тайно! Этого не должен знать не только стратег аспургиан, но и сам царь. Иди! Да поторопись…
Теперь Камасария вспомнила, откуда ей был знаком облик юноши, встреченного у святилища Кибелы. Много лет назад, когда жившие в Таврике скифы были побеждены сарматским племенем роксолан во главе с их царицей Амагой, в Пантикапей прибыл с небольшим посольством юный красавец-варвар, чтобы заключить мир с Боспором и заручиться поддержкой эллинов-колонистов в предстоящей битве с союзом сарматов. Юный номад был не по годам умен, проницателен и любвеобилен. Не одна пантикапейская прелестница разделила с ним ложе, пока шли переговоры. Не устояла перед ним и сама царица. Правда, тогда она была молода и глупа, и не понимала, что для мужчины-воина женщина, как глоток воды: утолил жажду – и к новому роднику. Договор был подписан, и юный красавец исчез в своих степях, даже не попрощавшись. Оскорбленная Камасария поклялась когда-нибудь отомстить ему за такое пренебрежительное отношение к своей персоне. И этим юным номадом был скифский царь Скилур…
Все еще во власти дурных предчувствий, евнух быстро прошел в свои комнаты, где его ждал Аполлоний. Обещанная награда за донос могла лежать в одной из шкатулок, стоявших на мраморной скамье, и купец, воровато оглядываясь, поглаживал их резные стенки и принюхивался, как кот, попавший в поварню. Но в покоях главного евнуха пахло благовониями, пылью и мышами, что, впрочем, не смущало жадного Аполлония: серебро и золото, за которые он продал юного скифа, не обладали запахом, а только божественным голосом-звоном, возносящим владельца на вершину сладостраст-ного, сверкающего роскошью Олимпа.
– Ну? – дрожащим голосом спросил купец.
– Ты получишь награду… да, да, сейчас, – успокоил Аполлония евнух, доставая из-под одежд увесистый кошелек. – А теперь убирайся, – с раздражением подтолкнул он купца к выходу. – Тебя проводят…
Амфитион позвонил в крохотный серебрянный колокольчик. На зов явился угрюмого вида евнух, детина, почти на голову выше своего начальника. Задумчиво глядя вслед купцу, Амфитион вдруг коварно осклабился и приказал:
