БЛАГОДАРНОСТЬ
«Чинхил Макаран» — за первое стихотворение «Четыре и двадцать лерони», написанное в стиле «Колокол Кирремура», и Патриции Мэтьюз — за создание Ордена Меча и за совет одеть его в туники малинового цвета.
ПОСВЯЩАЕТСЯ ТАНИТ ЛИ —
с напоминанием хорошо известного правила, гласящего, что среди нас нет победителей — ни бывших, ни будущих.
Предисловие автора
Подобно всем романам, посвященным освоению Дарковера, данная книга является самостоятельным повествованием, в сюжетном отношении не связанным с другими книгами серии. Однако для тех читателей, которым нравится следить за хронологией происходящих на Дарковере событий, сообщаю, что роман «Два завоевателя» относится к завершающему периоду Веков Хаоса, более известному под названием эпохи Ста царств.
…Прошло около двух веков со времени правления в Хали и Тендаре Эллерта, лорда Элхалина. Эти события описаны в «Королеве бурь». Междоусобные войны, особенно с применением крайне разрушительного оружия, созданного с помощью матричной
[1]
технологии, раздробили древнее государство на множество мелких королевств, суверенных городов, республик, самостоятельных вотчин, где безраздельно властвовали владетельные графы и бароны. Большинство этих образований были так малы, что простой народ посмеивался — стоит какому-нибудь повелителю взойти на холм, и он сможет обозреть не только свою землю, но и владения соседа.
Были в те времена и здравомыслящие люди, которые жили надеждой увидеть родину единой. Они верили, что анархия в конце концов сменится господством закона. Одним из таких подвижников был Варзил, которого в народе прозвали Добрым или иначе — ларанцу
[2]
, из Нескьи. Противостоял ему знаменитый Бард ди Астуриен, или Волк с холмов Киллгард. Об их борьбе рассказывает эта книга.
Пролог
«Чужак»
Пробуждение было трудным. Сначала за сомкнутыми веками поплыли цветовые пятна. Когда же Пол Харел сумел наконец приоткрыть глаза, то содрогнулся от страха — кошмары, так долго мучившие его во время погружения в эту мертвящую зыбь, опять начали выплывать из туманной, подсвеченной завесы. Каждый мускул, каждая жилочка нестерпимо ныли, словно зубная боль каким-то образом распространилась на все тело. Такого он даже с похмелья не испытывал. И ни единой связной, пусть даже глупой мысли… Только боль — сквозь нее наконец проступило лицо. Его лицо! Более того, до Пола донесся голос — его собственный, с едва заметной хрипотцой:
— Кто ты, черт тебя побери? Случаем, уж не дьявол ли?..
Может, это он сам, Пол Харел? Непонятно… Уж кто-кто, а он никогда ни в черта, ни в ад, ни в прочие штучки, выдуманные для того, чтобы заставить людишек повиноваться, не верил. Он, Пол Харел, всегда поступал так, как хотел.
Он дернул головой и застонал от боли.
«Ну, дела! Должно быть, я здорово нализался прошлой ночью!..»
Пол, пытаясь повернуться, напряг мышцы и вдруг обнаружил, что способен двигаться, шевелить ногами. Он опешил: «Стало быть, меня вытащили из этой чертовой камеры?»
Вот открытие так открытие!
А может, ему это все привиделось? Может, снится, что его когда-то засунули в это тесное пространство, приговорили к забвению?.. А до того бегство из полицейского управления на Альфе, затем восстание на планете-колонии — он возглавил его. Далее тусклыми расплывчатыми кадрами приплыло воспоминание о последнем сражении: его соратники, то тут, то там падающие, сраженные залпами карателей. Потом смутно — плен, скорый суд, приговор и нестерпимый животный страх, когда его готовили к камере забвения.
Навсегда!
Это слово назойливо билось в мозгу. Жутко, гнусаво — навсегда… В обнимку с этим словом он и канул в немоту.
Вспомнилось, что само ощущение ухода из жизни было безболезненным. В чем-то даже приятным… Подобным долгожданному сну, когда уже нет сил сопротивляться усталости. Лишь бы сомкнуть веки… Однако Пол боролся до последнего мгновения, до последней гаснущей в сознании мысли, до последнего слова. Навсегда? Нет, нет и нет!.. Ни за что!.. Пробуждения не будет — это ему было слишком хорошо известно.
Задолго до того, как был приведен в исполнение приговор, вынесенный Харелу, правительство отменило смертную казнь. Тем самым наконец было разрешено одно из главных противоречий судебной системы. Слишком часто, уже после смертного приговора, всплывали новые факты и обстоятельства, подтверждающие, что казнен невиновный. Слишком громкую огласку приобретали подобные случаи, да и работники системы правосудия тоже были люди — каково им ощущать, что на их руках кровь невинного человека. Смерть придавала ошибке роковой, зловещий отсвет…
Лучшим решением оказалась камера забвения. Заключенного надежно изолировали от общества, погружали в летаргический сон… и при этом в любой момент, стоило только принять решение, можно было вернуть его в общество. Теперь не было нужды тратить огромные средства на содержание тюрем, исчезала преступная среда, которая вконец ломала молодые души, народ перестал бунтовать. Приговоренного помещали в особое устройство, где он впадал в анабиоз. Там он старился и умирал, даже не осознавая этого… если не открывались новые факты по его делу. В этом случае осужденного пробуждали и возвращали к жизни.
«Кого угодно, — подумал Пол Харел, — только не меня». В его случае ничего нового открыто быть не может. Его обвиняли в преступлениях одно тяжелее другого, — лучшим выходом, безусловно, была бы полицейская пуля. Тогда все было бы кончено. Но не повезло… утешало то, что в он уложил не менее десятка копов, так что в глазах общественности выглядел редкостным чудовищем, которому одна дорога — в камеру забвения.
И никакой процедуры промывания мозгов!
Тех, кто шел за Харелом, еще можно было подвергнуть реабилитации, превратить в послушных овец, называемых гражданами, которым все будет по нраву в этом новом прекрасном мире. Глупейшем из всех возможных… Только не его! Сохранить ему жизнь — значит бросить вызов обществу. Ну, и черт с ними!.. Он вспомнил, как во время процесса судья, все его адвокаты надеялись, что он, Пол Харел, в конце концов раскается, пустит слезу, попросит о снисхождении — тогда, мол, останется шанс приговорить его к реабилитации.
Вот вам!.. Видали?.. Чтобы он согласился на промывание мозгов, на введение наркотических препаратов, способных смирить его нрав, на специальное обучение, после которого он станет ничем? Быдлом, способным только маршировать в общем строю или ходить в упряжке. Это они называют жизнью?
