— Нет, Бард, не последую. Объявленный вне закона не сможет защитить свою жену. Я покорилась воле отца и обручилась с тобой. Еще тогда я умоляла его избавить меня от этой обязанности, теперь я рада, что он изменил свое решение. Ты знаешь почему.
— Я помню, ты сказала, что сможешь когда-нибудь полюбить меня.
— Нет, — оборвала его Карлина, — призываю Аварру в свидетели — я надеялась, что, возможно, когда я стану постарше, а ты помудрее, если богиня будет милосердна к нам, то может наступить день, когда мы полюбим друг друга, как то и должно быть между женатыми людьми. Скажу искренне — я надеялась и хотела, чтобы так и случилось, но, как видишь, небо было против. Теперь я в этом твердо уверена. Было время, когда я любила в тебе сводного брата и друга, но ты сам все разрушил. Собственными руками…
Лицо Барда исказила гримаса ярости.
— Значит, ты ничем не лучше всех прочих женщин. Ты — сука! А я еще считал, что ты способна понять…
— Нет, Бард, я… — Карлина прижала руки к груди, попыталась объяснить, однако король прервал ее:
— Все, хватит, девочка! Можешь считать, что ты не давала ему никакого слова. С этой минуты он тебе никто! Бард мак Фиана, — обратился он к племяннику, — даю тебе три дня, после их истечения за тобой будут охотиться как за диким зверем. Ни мужчина, ни женщина, ни старик, ни ребенок не имеют права предоставить тебе убежище, дать кусок хлеба, глоток воды. Если тебя поймают в наших границах, ты будешь убит как враг и тело твое будет брошено зверям на съедение. Ступай.
Обычай требовал, чтобы после оглашения приговора преступник преклонил колени перед королем. Это означало, что объявленный вне закона покоряется судьбе. Вероятно, если бы король Одрин подверг Барда обычному наказанию, тот так бы и поступил, однако Бард был молод, безрассуден, гнев ослепил его.
— Да, я уйду, — хрипло выговорил он. — Теперь это называется справедливый суд. Вы назвали меня волком — что ж, с этого дня я стану волком. Пусть теперь ваше благоволение ляжет на плечи этих двоих, которых вы предпочли мне. Что касается Карлины… — Он взглянул в ее сторону, и девушка съежилась от страха. — Клянусь, что она будет моей. Придет день! По ее воле или против ее воли — мне все равно. В том я, Бард мак Фиана, даю клятву. Я — Волк!..
Он повернулся и вышел из зала. Огромные створки ворот медленно закрылись за ним.
6
— Куда ты теперь направляешься? — спросил сына дом Рафаэль ди Астуриен. — Как ты представляешь свое будущее, Бард? Каковы твои планы? Ты же еще юнец, ты не понимаешь, что значит остаться без родины, без собственного дома, да еще быть объявленным вне закона. Властелин света! Какое легкомыслие! Какой позор!..
Бард тряхнул головой:
— Что сделано, то сделано, отец! Слезами теперь не поможешь. На меня какое-то помешательство нашло. Твой брат и мой так называемый король наглядно продемонстрировал, что значит справедливость и милосердие. И за что меня наказали? За ссору, которой я вовсе не хотел. Я сделал то, что и должен был сделать, — повернуться спиной ко двору Одрина ди Астуриена и поискать удачу на чужой стороне.
Они разговаривали в комнате, которая была отведена Барду в тот самый день, когда он маленьким мальчиком впервые появился в замке. Здесь он рос, и, даже когда его отправили к Одрину, дом Рафаэль по доброте душевной или из сентиментальности сохранил комнату за старшим сыном. С первого взгляда было видно, что в этом помещении живет мальчишка, а не мужчина, — Бард вздохнул, оглядываясь, — мало, что можно было взять с собой в изгнание.
— Послушай, отец, — он положил руку на плечо дома Рафаэля, — не надо так убиваться. Даже если король проявил бы снисходительность и ограничился высылкой из дворца, я бы все равно здесь не остался. Леди Джерана любит меня еще меньше, чем прежде. Она и теперь едва скрывает радость, что меня изгнали из королевства. Так и сияет… — Бард неожиданно злобно оскалился. — Она все никак не может успокоиться; все трясется, как бы я не прихватил наследство Аларика. Впрочем, так же решил и король… Скорее всего по наущению Белтрана — уж тот, наверное, успел нашептать ему на ухо. Отец, ты-то не держи подобных мыслей. Что по закону принадлежит Аларику, то его. Да, в прежние дни случалось, что старший сын присваивал долю младшего. Но это не для меня!
Дом Рафаэль ди Астуриен долго и серьезно разглядывал старшего сына. Бард был высок, строен, однако отец тоже был еще вполне крепкий мужчина, широкоплечий, с мощной мускулатурой. Ему еще рано на покой.
Наконец он вздохнул и откровенно вымолвил:
— Но ведь так и есть, Бард. Я тоже считаю, что ты именно так и поступишь. После моей смерти… Почему бы нет, сынок?
— Потому что нет! — решительно заявил Бард. — Я знаю, что ты думаешь — раз он там заварил такую кашу, поднял руку на сводного брата, значит, у него нет чести. Где-то втайне ты вполне допускаешь, что в опасении дяди о судьбе трона вполне может быть толика истины. Так вот я заявляю — нет и еще раз нет! Ссора… Далась вам эта ссора!.. Нелепая случайность… Ну, выпил я лишку, с кем не бывает. Не было у меня умысла! В голове в тот вечер что-то словно сдвинулось — сначала одна, потом другая… Ну, это не важно… клянусь Властелином Света, который способен повернуть время вспять, — пусть он сотворит чудо — я бы первым все переиначил. В руки бы не брал проклятый кинжал… А-а, не важно. Что касается Аларика и его наследственных прав, то вот что я скажу, отец: да, большинство незаконнорожденных сыновей выросли париями. Без имени, рядом с ними не было мужчины, не было руки, которая способна наказать и защитить. У них нет будущего, все достается им силой, грабежом и разбоем, а этот путь недолог и ведет он в никуда. Ты воспитал меня в собственном доме, который и стал мне родным. У меня было детство — были достойные товарищи, наставники, учителя. Меня приняли в королевском замке. И там ко мне хорошо относились, я получил образование… — Неожиданно молодой воин смущенно и в то же время страстно обнял отца. — Ты вполне мог бросить меня и без всяких угрызений совести посиживать вечерком у камина; ты мог отослать меня в кузницу или на ферму, приставить к какому-нибудь ремеслу. Вместо этого у меня появился собственный конь, собственные ястребы, я рос как благородный. Представляю, какое сопротивление тебе пришлось выдержать — и со стороны кого? Твоей законной супруги… Неужели ты считаешь, что я могу забыть все это? Или, обуянный гордыней, сочту, что этого мало, и потребую еще. Но я ведь не мальчик, я уже догадался, что если у кого-то прибавляется, то у кого-то отнимается. Неужели я посмею отнять надел у своего младшего брата, таким образом нарушив волю богов? За кого ты меня принимаешь? Аларик мой брат, он считает меня братом, я люблю его. Посягнуть на него… Каким неблагодарным подонком надо быть? Наказывать родного брата и бросать вызов року? Послушай, отец, я очень жалею, что затеял ссору с этим капризным мальчишкой Белтраном, — в этом я виноват. Но неужели в подобных обстоятельствах я решусь обидеть Аларика? Или тебя?.. Ведь тогда я останусь на свете один-одинешенек…
