Наверное, старшего из братков когда-то неплохо учили, возможно, в каком-нибудь спецназе. Один-единственный выстрел навскидку нашел свою цель. И опять младшему сержанту повезло — пуля «вальтера» лишь скользнула по черепу, погрузив его в беспамятство.
Пока шла вся эта баталия, Тинг лежал на заднем сиденье «девятки» и его тело сотрясала крупная дрожь. Удивительно, но он упал на сиденье едва бандиты выхватили оружие, хотя и не мог их видеть, так как сидел к ним спиной. Когда все затихло, Тинг осторожно выбрался из машины. Увидев трупы бандитов, он радостно улыбнулся. Но его улыбка была похожа на оскал зверя.
Шум мощного мотора тяжело груженой фуры нарастал; она шла на подъем, и ее еще не было видно. Бросив последний взгляд на разбросанные по дороге тела, Тинг побежал в лесные заросли, подступившие почти к самой дороге. Вскоре о его присутствии в лесном массиве известили неусыпные стражи птичьего сообщества — сороки, которые долго провожали беглеца недовольным стрекотом.
Глава 2
КСАНА
На общей кухне, как обычно, стоял гвалт. В свое время в доме находилось общежитие какого-то заводика местной промышленности, который благополучно отдал концы еще в семидесятые годы. Завод ликвидировали, а часть бесквартирных работяг (тогда еще совсем молодых) так и остались доживать свой век в общаге. В конечном итоге, на каждом из четырех этажей небольшого по размерам одно — подъездного дома образовалось коммунальные сообщества с единой кухней, туалетом на пять «посадочных» мест и душевой с двумя кабинками плюс пространство размером 3x4 метра с ржавой ванной для постирушек.
Сегодня сцепились тетка Матрена и «мадам» Николенко. Тетке уже стукнуло шестьдесят с хвостиком, но она совсем не походила на старуху и с виду напоминала перезревшее и немного утратившее сочность яблоко, завалявшееся под опавшей осенней листвой. Ее толстые румяные щеки действовали на худосочную мадам Николенко словно красная тряпка на быка.
Тетка была низкого роста, плотно сбита и напоминала колобок, а рослая Николенко представляла собой анемичный женский тип с бледной и дряблой кожей, не подверженной загару. По ней можно было изучать строение скелета. Прозвище Мадам она получила за приверженность к «дворянским» манерам (а точнее — за манерность), что не мешало ей вполне квалифицированно и, главное, эффективно, давать отпор тетке Матрене.
Настоящее имя Матрены было Маэнлеста. Ее родители, твердокаменные большевики, таким образом выразили свою фанатическую любовь к теоретикам и практикам социализма Марксу, Энгельсу, Ленину и Сталину. Их совершенно не смущал тот факт, что они всю жизнь стояли в очереди на квартиру, да так и умерли в коммуналке, не дождавшись много раз обещанного коммунистами светлого будущего. (Правда, место на центральном городском кладбище они все же получили бесплатно, так как умерли в самом начале «перестройки». В те времена новые капиталистические веяния до погоста еще не добрались.)
Конечно, в имени Маэнлеста явно слышалось что-то интригующее, иноземное, но для восприятия простого советского человека это был явный перебор — как, например, Виолетта Кривенькая или Джордж Пидкуймуха.
Кто и когда назвал Маэнлесту простым народным именем Матрена, история коммунальной квартиры умалчивает. Но сама тетка претензий на этот счет не предъявляла. Скорее, наоборот: она ненавидела свое настоящее имя. И попрекала родную мать за то, что ее так назвали, до самой гробовой доски.
— …И муж у вас был первостатейной скотиной! — Несмотря на то, что мадам Николенко пылала праведным гневом, обращалась она к тетке Матрене только на «вы», хотя и была моложе ее всего лишь на десять лет. — Мне ли этого не знать… — При этих словах на ее тонких сухих губах зазмеилась ехидная многозначительная улыбка.
— Она помнит моего мужа! — возопила тетка Матрена. — Ах ты!.. — Тут у нее нехватило общепринятых слов и выражений (они были на кухне не одни), и всё остальное (непечатное) она досказала мысленно, беззвучно брызжа слюной. — То-то, я замечала, как он все посматривал в твою сторону. Извращенец! Нашел на кого зенки пялить — кожа да кости. Красотка… Тьху! — Тетка Матрена плюнула, да так удачно, что ее слюна попала на халат Мадам.
— Еще раз плюнете, получите по тыкве, — с отменной вежливостью сказала мадам Николенко и твердой рукой взялась за ручку тяжелой чугунной сковородки.
— Да будет вам… чертовы бабы! — поспешил вмешаться Симон Симонович Семибаба, или Сим Симыч. — Нету от вас покоя ни днем ни ночью! Чешут языками, как крупной наждачной шкуркой по голой заднице. От ваших ежедневных разборок скоро наступит разжижение мозгов. — С этими словами он решительно встал между женщинами — на всякий случай.
Впрочем, тетка Матрена уже отступила на запасные позиции — поближе к выходу. Она знала, что слова у мадам Николенко никогда не расходятся с делом. Несмотря на свою худосочность, Мадам обладала твердым «нордическим» характером и бесстрашием бойца спецназа.
После вмешательства Сим Симыча перепалка сошла на нет. Лишь тетка Матрена что-то бурчала себе под нос, ковыряясь в посудном шкафу. Что касается мадам Николенко, то она с невозмутимым видом продолжала поджаривать на сковородке молочную колбасу, чтобы накормить своего сожителя Федюню, которого все звали Приблудой.
Он появился неизвестно откуда и уже никто не помнил точно, когда именно. Так случается с приблудным котенком: идешь в магазин за продуктами — коврик перед входной дверью квартиры пуст, а возвращаешься — вот он, красавчик, сидит взъерошенный, весь в репейниках, и так жалобно смотрит, что рука не поднимается взять его за шкирку и выбросить вон из подъезда.
Мадам Николенко, при всем том, имела добрую, сострадательную натуру. Она приютила Федюню, отмыла, приодела, накормила, и теперь он с утра до вечера валялся на диване перед включенным телевизором, внимая бесконечным сериалам и разным дурацким шоу. А мадам Николенко работала за двоих и терпеливо сносила капризный характер сожителя. Похоже, Федюнина лень компенсировалась его мужскими достоинствами…
Появление на кухне Ксаны заметил лишь Сим Симыч. Она тенью проскользнула к газовой плите и поставила на огонь старенькую джезву, чтобы сварить кофе. На Ксану не обратила должного внимания даже хлопотавшая возле второй плиты мадам Николенко — словно девушка была пустым местом.
Впрочем, почти так оно и было. В глазах жильцов коммунальной квартиры (особенно женского пола) Ксана находилась на уровне парии
[1]
. Она никогда не вступала в бесконечные кухонные разговоры, а заигрывания мужчин игнорировала. «Здрасте», «До свидания», «Извините…», «Разрешите…» — вот набор слов, которым обычно пользовалась Ксана, общаясь со своими соседями. Тихую и вежливую девушку даже прозвали «монашкой».
Никто не знал, где она работает и на какие шиши существует. Жила и одевалась Ксана скромно, питалась еще скромнее: по утрам кофе с гренками, а вечером — бутерброд с колбасой или сыром и чай. Обедала она, наверное, на работе. Часто моталась по командировкам. Обычно по субботам и воскресеньям Ксана куда-то уезжала — скорее всего, к хахалю; такой вывод сделала тетка Матрена. Так что своим присутствием она не очень надоедала жильцам коммунальной квартиры.
