– Значит, те страшные сны, что снятся мне каждую ночь, я буду видеть до скончания века?
– Сны? Какие сны?
Глеб рассказал. Баба Дуня ненадолго задумалась. А потом решительно сказала:
– С этим делом я попытаюсь тебе помочь. Надеюсь, у меня получится…
Дальнейшие действия бабы Дуни мало чем отличались от выкрутасов различных «народных целителей» и экстрасенсов, большинство из которых были обыкновенными шарлатанами и проходимцами. Она шептала заклинания, делала над головой Глеба пассы руками, брызгала на него святой водой, затем дала выпить стакан горького травяного отвара с полынным запахом…
А в конце «представления», как мысленно окрестил этот сеанс врачевания Глеб (он и верил и не верил в свою затею), баба Дуня всучила ему небольшой полотняный мешочек, набитый сухими, остро пахнущими травами.
– На ночь положишь под подушку, – сказала она усталым голосом; похоже, целительство забрало у нее много сил.
Баба Дуня села, двумя глотками допила давно остывший чай и сумрачно посмотрела на Глеба.
– Больше я не в состоянии что-либо сделать, – сообщила она без особого сожаления; просто констатировала факт. – Если сны опять появятся, придешь ко мне еще раз. Но я тебе советую найти того человека, который наслал на тебя порчу.
– Порчу? То есть, меня кто-то сглазил?
– Не совсем так. Сглаз – это одно, а порча – совсем другое. Сглазить способен практически любой человек. Нечаянно. А целенаправленной мыслью можно убить. Только нужно знать, как именно. Кому это ведомо и кто обладает злой, пропащей душой, тот наводит порчу. Какому-то человеку, похоже, ты сильно насолил. Вот если бы тебе удалось вспомнить, кому именно…
– Я догадываюсь, – медленно сказал Глеб; в этот момент перед его внутренним взором возникла фигура старика с рынка. – Но я ничего плохого ему не сделал!
– Тебе так кажется. Иногда достаточно одного неосторожного слова, чтобы человек стал на всю твою жизнь личным врагом. Расскажи мне о своей догадке.
Глеб рассказал. Когда он описал портрет «запорожца», старуха побледнела. Это было странно наблюдать: ее темная, как у американского индейца, морщинистая кожа, похожая на старый пергамент, вдруг начала покрываться мелкими светлыми пятнышками, которые постепенно увеличивались в размерах.
– Мне говорили, что ОН иногда появляется в нашем городе, – сказала она тихо. – Но никогда бы не подумала, что его можно встретить на рынке, притом в облике старьевщика…
– Он – это кто?
– Дед Пихто! – отрезала старуха, приходя в себя. – Тебе это знать ни к чему. Могу лишь сказать, что ты попал в паршивый переплет.
– Этот дед – колдун? – догадался Глеб.
– Все колдуны супротив него – дети малые. И все, все, больше я не скажу тебе ни слова! Но мой совет остается в силе – найди его. Только он может снять порчу. Упади перед ним на колени, повинись, сделай, что он просит, и тогда ты получишь освобождение. Возможно, получишь.
– Вы хотите сказать…
– Да. Не всегда это удается. Некоторые заклятья может снять только сырая земля. А в твоем случае они усилились стократно благодаря оберегу. И зачем ты только его надел! Ладно, что ж теперь… Пути Божьих помыслов нам не понять. Но все равно, ищи его. Сдается мне, что ему ведомо, как обращаться с этим оберегом. Значит, для тебя еще не все потеряно.
«Твою мать!.. – мысленно выругался Глеб. Он уже начал постепенно восстанавливать душевное равновесие и к нему пришла злость. – Найду этого старого урода и придушу… ей-ей, придушу! Если, конечно, он не снимет порчу».
Вопреки ожиданиям Глеба, баба Дуня не оказалась бессребреницей. Она спокойно, не моргнув глазом, взяла пятьсот баксов, которые он нечаянно «зачерпнул» из портмоне.
«Может, и мне переквалифицироваться в знахаря? – злобился Глеб, машинально переключая рычаг скоростей. – Не хилые аппетиты у бабули… Но я тоже хорош. «Сотки», максимум двух, за глаза хватило бы. Не думаю, что клок сена в мешочке, что она дала мне, и ее бормотанье над ухом стоят больше».
Так он брюзжал до самой Застежки. Глеб решил не откладывать в долгий ящик свое намерение разыскать «запорожца». «Пусть он будет трижды колдуном, – думал Глеб, – но душу из него я все равно вытрясу».
Увы, место, на котором располагался со своим «скарбом» старик, пустовало. Его даже никто не занял. Расстроенный Глеб спросил, куда девался «запорожец», у тетки, которая торговала по соседству разными деревяшками: ложками, разделочными досками, вазочками, выточенными из корневищ, подставками под сковородки и даже грубовато сработанными древесными фигурками зверей и птиц.
– Мамай? А кто его знает, – ответила тетка. – Он тут появляется как ясное солнышко – когда ему вздумается.
– Как вы его назвали? – удивленно спросил Глеб.
Тетка рассмеялась.
– А деда все так кличут, – ответила она. – Кто его назвал Мамаем, уже и не вспомнишь. Он не обижается. По-моему, это прозвище ему даже нравится. Но как на самом деле его зовут, никто не знает.
– М-да… А песика у него, случаем, нет? – не без некоторой иронии спросил Глеб, вспомнив, кто такой Мамай
[49]
в украинской мифологии.
– Был. Такая маленькая вредная такса. Целый день по рынку моталась, харч себе добывала. Только зазеваешься, а такса уже тут как тут. В мясном ряду ее как облупленную знали, но прибить никак не могли. Больно шустрая. И разборчивая – воровала только самые лакомые куски. Предпочитала телячью вырезку. Наверное, сидела на диете… – Тетка хохотнула. – Но на этот раз Мамай приехал один. Наверное, песика кто-то кокнул или сам подох.
– Дела-а… – Глеб не знал, что и думать.
Мамай! Это уже совсем попахивало чертовщиной.
– Вы не знаете его адрес? – спросил он тетку.
– Что ты, мил человек. Мы тут все чужие, посторонние. В гости друг к другу не ходим. Правда, иногда созваниваемся, если что-то нужно. Но у Мамая нет телефона.
– Сегодня его не было?
– Не было.
– А почему место никто не занял? Тут ведь торговцев столько, что яблоку негде упасть.
Тетка вмиг помрачнела.
– Занять его место никто не может, – сухо ответила она и отвернулась, давая Глебу понять, что разговор окончен.
Но он не отставал.
