Гамалея научил Василия всему, что знал сам. В том числе грамоте и обращаться с оружием, как огнестрельным, так и холодным. А в этом деле мало можно было найти равных Мусию, даже среди казаков-запорожцев.
Когда пришла Василию пора записываться в войско, предусмотрительный Гамалея посоветовал ему сменить фамилию. Больно уж Горленки были известны на Украине. (Так поступали многие, особенно после шведской войны.) Поэтому Василий записался как Железняк – по фамилии старого запорожца, приютившего Мотрю с малолетним сыном.
Немного подкрепившись, преобразившиеся казаки выехали на дорогу и спустя несколько часов оказались на шляху. Там движение было гораздо оживленней, нежели на проселочной дороге. Поразмыслив, Гамалея принял решение передвигаться в основном по ночам, благо небо было чистым, без туч, и полная луна светила как фонарь.
Днем они отдыхали, забираясь в лесные чащи – подальше от греха. Вопрос с провиантом решил счастливый случай – на привале им попался лось, которого опытный охотник Петро Вечеря убил с первого выстрела. Часть мяса испекли, а часть подкоптили, и благодаря этой охотничьей удаче они какое-то время не думали о том, как добыть себе пропитание.
Неприятности начались на десятый день пути. Успокоившись и повеселев от того, что за ними нет погони, казаки ослабили бдительность, за что едва не поплатились головами. В это раннее утро шлях был пустынен, и все, не сговариваясь, приняли решение ехать до дальнего леса, который темнел у горизонта, благо утренняя свежесть бодрила и сна не было ни у кого, ни в одном глазу.
Откуда появилась стража, никто и не заметил. Наверное, конники таились в каком-нибудь ярке неподалеку от дороги. По тому, как они с похвальной стремительностью окружили кибитку, видно было, что отряд стражников хорошо вымуштрован. Все их действия были точными и слаженными. Василий поначалу даже немного запаниковал, но тут за спиной послышался приглушенный голос старого Мусия:
– Спокойно, сынку, спокойно… Держи себя в руках. И будь готов…
К чему он должен быть готовым, Василий знал. Из оружия у него был только нож, но он управлялся с ним не хуже, чем с саблей. Лишь бы не сорвался раньше времени Яков, подумал он с тревогой, заметив, как у горячего чрез меру Шаулы напряглась спина.
– Кто такие? – строго спросил офицер.
Он был в небольших чинах – всего лишь фанен-юнкер
[54]
, но ему очень хотелось показать свою значимость, и Гамалея, который прятался под попоной и наблюдал в щелку за происходящим, сокрушенно вздохнул – этот так просто не отцепится.
Казаков остановили полицейские драгуны, как определил опытный запорожец Мусий. Они были одеты в суконные кафтаны и короткие штаны василькового цвета, а также в камзол зеленого цвета. Дополняли униформу полицейских драгун синие чулки и завязанные бантом черные галстуки. Головы драгун прикрывали карпусы – невысокие, чуть зауженные кверху цилиндры с нашитой на тулью байковой опушкой, прикрывающей уши и затылок. Они были вооружены, что называется, до зубов: ружье, по паре пистолетов и палаш.
Василий изобразил возмущение и залопотал на скверном немецком (впрочем, он не догадывался, что сильно коверкает язык):
– В чем дело, почему нас остановили?!
– Но-но, потише! – осадил его фанен-юнкер. – Что он говорит? – спросил он у Якова.
Его обмундирование отличалось от униформы подчиненных золотыми галунами по борту кафтана и по обшлагам, золочеными пуговицами и плюмажем из белых и красных перьев на шляпе.
– Барин сердится, – ответил Шаула; и добавил: – Он очень важная шишка, господин офицер. Едем по государевым делам. Шибко торопимся.
Фанен-юнкер смешался; ему очень хотелось показать перед проезжим барином свою власть, но в то же самое время он хорошо знал, что государь не помилует, ежели к иноземцу будет проявлено непочтение, и уж тем более, если у того какое-то важное государственное дело.
Наверное, все обошлось бы по-хорошему ко всеобщему удовольствию, но тут вмешался непредвиденный случай, которыми так изобилуют человеческая жизнь. Один из драгун, пока его командир разговаривал с Шаулой, все приглядывался к Солонине. Иван уже и так и эдак отворачивал свою физиономию, но упрямый драгун, понукая свою лошадку, постепенно приблизился к казаку почти вплотную.
– Экая птица нам попалась! – наконец воскликнул он в радостном изумлении. – Господин офицер, вы только поглядите, кто перед нами.
Фанен-юнкер обернулся на зов.
– Что там, Сазонов? – спросил он, недовольно поморщившись.
– Если мне не изменяет память, это тот запорожец, который в 1709 году, когда мы воевали Сечь, захватил в плен полковника Урна, которого потом казаки повесили. Его долго искали, да так и не нашли. Сбежал, мерзавец.
– А ты откуда знаешь, что это тот самый казак? – Фанен-юнкер недоверчиво всматривался в невозмутимое лицо Ивана Солонины, на котором не дрогнул ни единый мускул.
Иван был сама невинность. Казалось, что он вообще не понимает, о чем идет речь. Но Василий точно знал, что Солонина был среди защитников Запорожской Сечи, которую осадила карательная экспедиция под командованием полковника Петра Яковлева. Солонина часто сокрушался, что так и не смог достать саблей бывшего запорожца полковника Ивана Галагана, который с отрядом конников пришел на выручку Яковлеву и обманом заставил казаков сдаться на милость победителя.
И «милость» была явлена. После схватки в плен взяли кошевого атамана, войскового судью, 26 куренных атаманов, 2 монахов и 250 казаков. Из того числа 156 казаков и атаманов казнили, причем часть из них была повешена на плотах, а сами плоты спустили вниз по Днепру на страх другим.
– Так ведь меня тогда тоже в плен взяли, вместе с полковником, – смутился драгун.
– И тебя не повесили? – Фанен-юнкер явно издевался.
– Повезло… – буркнул драгун.
– Везучий ты, Сазонов… – Фанен-юнкер подъехал к Солонине. – Ну что, голубок, попался? Разоружить! – приказал он драгунам. – Разберемся…
– Дурак ты, Сазонов, – хищно ухмыляясь, сказал Иван. – А мог бы дожить до старости…
Карабела ударила словно молния. Солонина срубил драгуна как лозу на тренировочных занятиях. И тут же нанес смертельный удар фанен-юнкеру. В следующее мгновение его душа уже трепетала невидимыми крылышками в прозрачном эфире.
Захваченные врасплох драгуны схватились за оружие, но уже было поздно: одного из них поразил Ширяй коварным ударом сбоку, а двух остальных застрелили из пистолетов Гамалея и Петро Вечеря, которые давно держали их на прицеле.
– Вот и кончилось твое везение, Сазонов, – сказал Солонина с ненавистью и плюнул на труп драгуна. – Я тоже его вспомнил. Первым вешателем был. Мстил за свой испуг и позор. Наши пластуны взяли его тепленьким, он уснул в карауле. Я был ранен, лежал среди трупов и видел, как казнили казаков. Меня сочли мертвым. Ночью я выбрался из Сечи, нашел в камышах челн, так и ушел.
