Потупа сразу понял, что на ногах остались только русские, судя по некоторым скабрезным словечкам, которые срывались с их губ. Он поманил за собой Якова, и они подошли к сражающимся.
– Стоп! – грозно сверкая глазами, сказал Потупа. – Может, хватит? Негоже нам своих убивать.
Все остановились, как показалось старому запорожцу, с облегчением. Он продолжил:
– Вы оставляете нас в покое, а мы вас – в живых. Хороший обмен, поверьте.
Коростылев посмотрел на свое «воинство» в лице тяжело дышащего Беклемишева и понял, что люди Орлика спокойно отправят на тот свет и его, и подпоручика, и остальных бандитов во главе с князем Белосельским. Отсалютовав Андрею шпагой, он ответил:
– Предложение принимается. Дуэль получилась потрясающей. А что, неплохо размялись! – И он, собрав волю в кулак, непринужденно рассмеялся.
Коростылев в душе ликовал: в защитниках Орлика он опознал сыновей Полуботка! Это ценнейшая информация, которая была не менее важной, чем поимка Орлика. Значит, Полуботок ведет двойную игру… Очень интересно.
Нет, о сыновьях Полуботка он не станет докладывать Ягужинскому. Только самому царю Петру Алексеевичу! Орден и следующий чин ему обеспечены.
Орлик и остальные ушли, поддерживая под руки стонущего де Клюара. Беклемишев с недоумением спросил:
– Что, мы так и отпустим их?!
– Хочешь остановить? Давай. А я посмотрю на тебя издали. Или тебе жизнь надоела? Они нас зарежут как баранов. Скажи спасибо тому старику, у которого проснулось к нам сочувствие. Иначе мы уже были бы у Господнего престола.
Беклемишев сумрачно кивнул, соглашаясь, и они пошли искать Белосельского, который, не находя себе места от волнения, ждал в засаде неизвестно кого и чего, прислушиваясь к звону клинков.
Звуки боя разносились далеко по округе, но никто из горожан даже в окно не выглянул. И не потому, что была глухая ночь, а по той причине, что подобные схватки происходили в Париже с завидной регулярностью. А ввязываться в выяснение отношений между дуэлянтами ни у кого не было ни малейшего желания.
Глава 15
Гостиница с привидениями
«Глаза» преследовали Глеба, куда бы ни шел. Как только они с Федюней приехали в Чернигов, мерзкое ощущение постоянной слежки не покидало Тихомирова-младшего ни в городе, ни в гостиничном номере. Он пытался определить, кто за ними следит, но с таким же успехом можно было искать след голубя, пролетевшего над гостиницей. На чердаке здания обитали дикие голуби, и поскольку искателям кладов номер достался на самом верхнем, третьем этаже, их воркованье слышно было постоянно.
Гостиница, где они поселились, чем-то напоминала монастырские дортуары. Такие же толстенные стены, узкие окна и номера-кельи, правда, с удобствами. Судя по всему, раньше здесь находился обычной жилой дом, но очень старой постройки, который какой-то бизнесмен выкупил у владельцев и приспособил под современный постоялый двор.
Позади здания находилось достаточно обширное пространство, переоборудованное под огороженную высоким сетчатым забором автостоянку, что весьма импонировало путешествующим на личном транспорте. А Глеб с Федюней как раз и принадлежали к беспокойному племени туристов на колесах.
Несмотря на сходство с монастырем, гостиница оказалась достаточно приятным местом: фасад был украшен различными каменными финтифлюшками, имел несколько круглых декоративных балкончиков и две угловые башни. Гостиницу покрасили в радующий глаз палевый цвет, а выступающие архитектурные детали оставили белыми. В общем, все было очень даже симпатично, а при свете заходящего солнца (Глеб и Федюня Соколков приехали в Чернигов вечером) здание вообще казалось только что сошедшим со старинной праздничной открытки.
Конечно, сервис был «ненавязчив», однако новая мебель не скрипела, постельное белье было белоснежным, сухим и даже накрахмаленным, а тесноватая душевая встретила путешественников красивой кафельной плиткой и сиянием никелированных кранов и смесителей. А если учесть, что в трубах была еще и горячая вода, то первый вечер в незнакомом городе после длинной дороги оказался весьма приятным и расслабляющим. Тем более что крохотный ресторанчик при гостинице порадовал неплохим выбором блюд и вин при вполне сносных ценах.
Удивительно, но цена номера тоже была божеской. Федюня, на правах «старожила», объяснил, что чем гостиница дальше от Детинца, центра средневекового Чернигова, тем она дешевле.
Поскольку «ауди» приказала долго жить, Глеб решил ехать на своем любимом «бычке», который именовался УАЗ-469багги. Этот непритязательный труженик-вездеход мало подходил для городской местности; обычно Глеб использовал его при выездах в «поле», где почти сплошное бездорожье и где сам нечистый ногу сломит. «Бычок» ревел, прыгал, бодался, пыхтел, но все равно продвигался вперед (хоть и не так быстро, как импортный «джип») с похвальной настырностью и неутомимостью.
Перед тем, как уехать из родного города, Глеб зашел в больницу навестить бабу Дуню. Что его потянуло к ней, он не знал. Не хотел идти, а пошел. Будто его кто на веревочке притянул.
То, что он там увидел, не порадовало. Физически баба Дуня была уже практически здорова, как сказал лечащий врач, но что касается всего остального… Она превратилась в живую мумию – лежала совершенно неподвижно на спине, уставившись в потолок огромными немигающими глазищами и, казалось, не дышала. Создавалось впечатление, что ее взгляд пробивает бетонное перекрытие и достает до звезд.
Она не среагировала на появление Глеба – по крайней мере, не подала виду, что заметила его. Потоптавшись несколько секунд возле ее кровати, Глеб беспомощно пожал плечами и вышел из палаты. Но уже на самом выходе в голове снова прозвучало: «Найди… Найди!» Обескураженный Глеб ткнул в руки доктора триста долларов с наказом со всем усердием заботиться о больной, подкинул с теми же словами и медсестре деньжат, чем вызвал у нее невиданный прилив энтузиазма, и уехал.
Всю дорогу Глеб сосредоточенно размышлял над постигшими его перипетиями. Иногда он совершенно механически прикасался к груди, где под рубахой у него висела целая коллекция оберегов. Он не очень верил в их магические возможности (хотя ему и случалось наблюдать некоторые явления, связанные с ними, которые не имели научного объяснения), так как был верующим атеистом (есть такая разновидность человеческих особей; они не верят в Бога, но обращаются к нему, когда им становится совсем худо), однако без какого-нибудь оберега в «поле» не выходил – привычка.
Среди них был, во-первых, старинный – дедовский – крестик, считавшийся «счастливым»; дед Данила никогда с ним не расставался, а перед кончиной доверил его не своему сыну Николаю, а любимому внуку Глебу.
Во-вторых, еще один крест, анк
[111]
, на цепочке, звенья которой были выполнены из неизвестного светлого металла в виде крохотных смородиновых листиков. Историю, с ним связанную, Глеб не любил вспоминать, она чересчур больно задевала его душевные струны. Он никогда не носил этот крест, спрятал его подальше, но теперь вспомнил и решил на всякий случай взять с собой, так как однажды имел возможность убедиться в его силе. Гляди, и поможет, ежели что.
