– Эх-ма! Дам лыха закаблукам!.. – Иван сиял, как новая копейка. – Что, фрицы, взяли?! Гоп, гоп!..
– Спасибо, Георге! – Маркелов крепко пожал руку Виеру. – Ты даже не представляешь, как сильно нам помог.
– Я что, я ничего… – смутился Георге. – Вот Михай – это да…
– Без тебя мы никогда бы не вышли на Михая. Так что, как не крути, а лавры победителя твои.
Тут Георге спохватился. Он сунул руку за пазуху и вытащил оттуда плоскую бутылку темно-зеленого стекла. Вместо пробки в ее горлышке торчал кукурузный кочан.
– Вот! – сказал он радостно. – Чтобы, значить, за вашу победу…
– Георге! Сукин сын! – Обрадованный Татарчук откупорил бутылку, понюхал и, изобразив неземное блаженство на своей плутоватой физиономии, по-братски обнял румына за плечи. – Ну ты молодец, дружище! Вот за это тебе наша особая благодарность.
– Это нужно благодарить тетушку Адину, – признался Георге. – Она запихнула мне бутылку в карман едва не силком. Говорит: «Я лучше тебя знаю, что нужно солдатам. Цуйка и хвори лечит, и мысли плохие разгоняет…»
– Да-а, брат, тетушка у тебя, что надо…
Крепкую цуйку разлили по кружкам. Ласкин, которого перенесли в трапезную, тоже не отказался от своей порции (он уже мог подниматься самостоятельно, но на ногах держался еще не твердо).
– За нашу скорую победу! – провозгласил тост Татарчук.
Он выпил, поморщился, понюхал хлебную корку и, склонившись к Маркелову, сказал вполголоса с видом заговорщика:
– А тот французский коньячок, что ты, командир, тогда вылил, все-таки гораздо лучше цуйки. Помнишь?
– Будет тебе, старшина, – рассмеялся старший лейтенант. – Какой ты злопамятный…
– Я не злопамятный, я люблю справедливость.
– Все, сдаюсь. Виноват, каюсь, больше не повторится.
– То-то… Петруха, любовь моя! – Дурашливо подергивая плечами, Татарчук подошел к Пригоде. – Станцуем? Чур, я кавалер!
– Такэ малэ, а вже в кавалеры пнэться, – добродушно пробасил Петро. – Як выростэш, то прыходь, можэ я и соглашусь…
Слегка захмелевший Виеру спустился на первый этаж и вышел во двор. Утро – хмурое, неприветливое – уже вступило в свои права. Дождь наконец прекратился и только деревья продолжали ронять на землю тяжелые капли в такт редким порывам ветра, который через проломы в стенах обители залетал в монастырский сад.
Георге лениво потянулся, расправил плечи – хорошо… Как все здорово! Для него война уже закончилась. До того, как придут советские войска, он посидит в подвале у тетушки Адины. Там его ни одна немецкая ищейка не найдет.
А русские – отличные ребята. Разве не могли румыны об этом узнать раньше, чтобы не было проклятой войны? Это все Антонеску… гад! Нащупав в кармане сигареты, Георге закурил и медленно, в задумчивости, побрел вдоль стены здания.
Повернул за угол – и застыл, цепенея: крепко уперев широко расставленные ноги в землю, перед ним стоял немецкий солдат в маскхалате. Вороненый автомат чуть подрагивал в его руках, зло прищуренные глаза смотрели на Виеру, не мигая.
– Тихо! – Немец кивком головы показал Георге на сад; из-за деревьев выступили еще несколько эсэсовцев.
Георге попятился назад, не отводя взгляда от лица гитлеровца. И остановился, почувствовав, как в спину ему больно уперся автоматный ствол.
«Окружили… Все пропало…» Георге безнадежно наклонил голову. И вдруг, словно очнувшись, он бросился в сторону и что было мочи закричал:
– Немцы!!! Тревога! Нем!..
Короткая автоматная очередь отразилась от стен монастырских построек и эхом ворвалась через окна в трапезную, где собрались разведчики…
Татарчук легко и стремительно сбежал по лестнице, проскочил мрачный коридор и, появившись в дверном проеме, ударил по немцам из автомата почти в упор. Два эсэсовца свалились как подкошенные, а третий огромными прыжками успел забежать за угол здания.
Заговорили и автоматы остальных разведчиков. Немцы, не ожидавшие такого отпора, заметались по двору.
Несколько гранат, брошенных из окон, заставили их отступить в сад и через проломы в стенах выбраться на улицу. Но это было только начало, и Маркелов понимал, что долго разведчикам не продержаться; нужно было уходить. Только куда, в какую сторону?
Долго раздумывать эсэсовцы не дали. Пулеметная очередь выкрошила штукатурку на стене трапезной, и белая пыль облаком поплыла над головами разведчиков. Пригода выглянул наружу, выпустил несколько патронов в сторону пулеметчиков и вдруг, охнув, присел на пол.
– Петро! – кинулся к нему Татарчук. – Что с тобой?!
– Зачэпыло трохы… Матери його ковинька!
Пригода зажал ладонью левое плечо; алые струйки просачивались сквозь пальцы и кропили пол.
– Момент… Я сейчас… – Старшина быстро разорвал кусок марли, позаимствованной у лжепровизора, и принялся бинтовать рану. – Потерпи, Петро, потерпи…
– Та я тэрплю…
Немцы усилили огонь. К окнам трапезной стало опасно подходить – пули залетали внутрь и, словно горох, сыпались вниз, рикошетя от стен. Разведчики перешли в другие комнаты, заняли оборону.
Маркелов посмотрел в сад, который примыкал к зданию. Из окна виднелись только кудрявые зеленые кроны деревьев, да кое-где длинные, неширокие проплешины, заполненные дикорастущим кустарником и виноградом. «Бронетранспортер!..» – вспомнил он.
Присмотрелся – в той стороне вроде спокойно. Похоже, гитлеровцы сосредоточились только перед фасадом. Впрочем, с тыльной стороны, где первый этаж вообще не имел окон, а на втором они напоминали бойницы – узкие, высокие, кое-где зарешеченные – подобраться было трудно, а проникнуть в здание – тем более.
– Старшина! – окликнул Татарчука старший лейтенант.
Иван, забаррикадировав входные двери, расположился возле окна крохотной часовенки, пристроенной к зданию.
– Слушаю! – подбежал Татарчук к Маркелову.
– Попробуем прорваться к бронетранспортеру.
– Перещелкают нас как перепелок. Место открытое, пока скроемся за деревьями… Не исключено, что там засада.
– Нужно кому-то поддержать огнем… – сказал старший лейтенант.
И тут же нахмурился, зная наверняка, что ответит старшина.
– Конечно, – просто ответил Татарчук. – Верное решение. Забирайте Ласкина, а я тут потолкую с фрицами по душам. Патронов хватит. Гранат только маловато…
И Татарчук принялся деловито осматривать свой боезапас. Маркелов едва не застонал от горечи, глядя на отрешенное лицо Ивана. Ему вдруг показалось, что старшина стал далеким и каким-то чужим. Тряхнув головой, чтобы прогнать наваждение, Маркелов сказал:
– Гранат дадим. Вот, возьми одну. И у Петра есть. Он запасливый… Кучмин! Пригода! Уходим…
