И теперь он опять должен стать скитальцем без роду и племени, травой перекати-поле, с весьма призрачными шансами умереть естественной смертью в окружении родных и близких. – Не стоит, – ответил я.
Но в душе я был согласен с Сидором.
– Почему? – спросил он недоуменно. – Кроме этих двоих, возле дома могут быть и другие. – Могут. Ну и что? Перещелкаем их, как семечки.
– Так то оно так… Но я предполагаю что и в квартире уже сидят непрошенные гости. А нам лишний шум ни к чему.
– У меня там заначка есть, тысяч пять "зеленью". На первое время хватило бы. Жалко оставлять.
– Как-нибудь перебьемся. – Ты прав… – сказал Сидор с сомнением.
И заскрипел зубами: – Однако, жаль…
Он быстро потер ладони рук – будто его зазнобило.
– В другой раз. Нам еще не раз представится возможность отвести душу, – понял я, о чем он подумал.
– Живите, с-суки… – прошипел в темноту Сидор. – Пока живите…
Мы бесшумно проскользнули в узкий проулок и пошли к машине, которую предусмотрительно оставили за квартал от дома Сидора.
– Хуже бездомных псов… – продолжал бушевать Сидор. – Эти новые хозяева жизни, эти твари, мало того, что народ обобрали до нитки, так еще и жить спокойно не дают. Люди по вечерам боятся на улицу выйти из-за таких, как те.
Он гневно ткнул рукой в сторону, откуда мы пришли.
– Поехали, – прервал я его горестный монолог. – Мы тоже… не из лучшей половины рода человеческого.
– Но ни ты, ни я не обижали убогих и сирых! А эти псы последнее рубище у нищего отнимут. Да еще и ребра поломают. Ненавижу…
Мы ехали в никуда.
Рассвет выдался серым, туманным. Низко нависшее над землей небо растворило горизонт, и казалось, что машина с крохотным лоскутом влажного асфальта плывет в безбрежном седом океане.
Мы плыли без парусов, при полном безветрии, и окружавшая нас туманная пелена напоминала навечно застывшие волны.
Опер
Картинка была что надо.
Я в который раз с удовлетворением подталкивал локтем Баранкина, который сидел на диване рядом со мной и пялился в экран телевизора.
Так выражалась моя благодарность за его высокий профессионализм при устройстве видеоловушки обычно сверхбдительному Сторожуку в кабинете Сандульского.
Хотя, если по-честному, за приличные познания Славки в области радио и видеотехники нужно было благодарить в большей мере его родителей, едва не пинками выпроваживавших в свое время юного оболтуса в Дом пионеров, где Баранкина-младшего, скрепив сердце, записали в кружок радиолюбителей.
В глубокой молодости он был, как говорится, оторви и выбрось, и редко какое происшествие в школе и окрестностях обходилось без его участия. – Теперь Сторожуку амбец!
Баранкин радовался, как пацан.
– Этот материал тянет по меньшей мере на пятак строго режима с конфискацией, – сказал он с воодушевлением. – Окстись, Емеля…
Я включил видеомагнитофон на обратную перемотку.
– И сплюнь три раза. Этот материал годится разве что для семейного архива.
– Какого черта! Да в суде эта пленка будет как бомба!
– Начиненная мыльными пузырями, – подхватил я.
– Ну вы и фрукт, милостивый сударь! Вспомни, что ты говорил во время первого просмотра?
– Спонтанный порыв, эйфория, белая горячка – называй, как хочешь. По здравом размышлении, эта запись не стоит выеденного яйца. – Сволочь ты, Ведерников!
Славка вскочил на ноги и пошел к буфету, где стояла уже наполовину опустошенная бутылка армянского коньяка.
Мы обосновались в квартире родителей Славкиной жены, которые неделю назад поспешно отбыли в Крым. Супруженция Баранкина поехала их сопровождать и заодно отдохнуть месячишко (после каких только трудов?).
И теперь мы блаженствовали, наслаждаясь холостяцким образом жизни; особенно Баранкин. Хотя и у меня была причина от всей души поблагодарить Славкину половину за ее любовь к морю – к нам приехала погостить мамина подруга, настоящая мегера, мужик в юбке.
От ее командного голоса дребезжала посуда на полках и выли соседские псы, запертые в пустых квартирах до вечерней прогулки.
Славка одним махом отправил содержимое изящной рюмашки в рот и возопил: – Я с тобой скоро с ума сойду! – Предположим, про ум ты загнул…
– Да ну тебя!.. Скажи мне, на хрен я упирался рогами и копытами, пока не смонтировал систему в кабинете Сандульского?! Там теперь "жучков" больше, чем тараканов.
– Слава, перестань изображать плач славянки!
– У меня на руках водянки – посмотри! – а на коленях мозоли. В ресторане стены как в Брестской крепости, их взрывать нужно, а не дырявить. Но я сделал все в лучшем виде, работая до седьмого пота. И зачем?
Он снова налил себе, выпил и возопил:
– Зачем!!! Чтобы лицезреть морду Сторожука или гибкую до неприличия спину твоего любимчика Сандульского?
– С чего ты взял, что он мой любимчик?
– Для этого стоит всего-навсего зайти в зоопарк, – запальчиво продолжал Баранкин, не обратив никакого внимания на мою реплику, – и понаблюдать за старым злобным павианом и мартышкой, одетой в вечерний костюм с бабочкой, которую таскает за собой на поводке местный фотограф.
– Ну речугу ты закатал… тебе в парламент нужно. Там бы ты сорвал шквал аплодисментов. Если не понятна моя мысль, могу объяснить.
– Будь добр, объясни! – с вызовом выпалил Баранкин. – Просвети нас, недоразвитых. – Ладно, не заводись… – сказал я миролюбиво. – Ты не увиливай, а выкладывай все, что думаешь!
– Во-первых, то, что мы работали без санкции прокурора, может так аукнуться, что костей потом не соберем.
– Перестань… – поморщился Баранкин. – Санкция, прокурор… Эка невидаль. Мы с тобой что, сегодня родились? Придумаем удобоваримую версию, напишем кучу бумаг, найдем соответствующую статью уголовного кодекса – и все дела.
– Это, Славка, совет умудренного опытом легавого, битого-перебитого нашими горе-законниками. Которые иногда не видят слона перед носом, а временами замечают даже крохотную дробинку в чьейнибудь прохудившейся шкуре.
– Ну, а во-вторых? – Чего проще, мог бы и сам сообразить… – А я вот не соображаю!
– Со своими связями и деньгами Сторожук сможет доказать на суде, что Волга впадает в Ледовитый океан, а мы – завербованные ЦРУ агенты, получившие задание похитить Сандульского для выдачи арабам. Чтобы те потом выменяли на него у израильтян своего террориста, который затем должен якобы по пьянке грохнуть, скажем, Ясира Арафата. Естественно, арабы не будут знать, что этот их террорист – майор Сидоров, бывший кагэбист, сбежавший на Запад из-за неразделенной любви к старушке Софи Лорен, перевербованный американцами и перекрашенный их докторами в желтый цвет, которого израильские полицейские арестовали в борделе за нарушение приличий. – Кончай пороть чушь!
