– Не сказал бы. Я прагматик, как и большинство людей моей профессии. И люблю доверять только фактам. А факты – упрямая вещь. Их не спрячешь в словесной мишуре.
– Не скрою, разговор у нас получился интересный. Но это все софистика. А я предлагаю вам совершенно конкретные вещи.
– А я вам конкретно и отвечаю – нет. Мое предложение вы уже выслушали, свои решения я обычно не меняю. Деньги меня особо не волнуют.
– А вы знаете – я вам верю. Но хотите начистоту?
– Как вам будет угодно.
Он немного помолчал, а потом проникновенно сказал:
– Вы мне и впрямь импонируете. Но, к сожалению, не я заказываю музыку в этой опере. И трудно сказать, как посмотрит мое руководство на ваш отказ от сотрудничества в той форме, которая предложена.
– Это угроза?
– Ни в коей мере! Я высказал то, что думаю. Ну что же, я выполнил свою миссию, спасибо за беседу. Спокойной ночи.
– Взаимно…
Ночью я почти не спал.
Я так и остался в квартире, рассудив, что выковырять отсюда меня трудно. Но, скорее всего, никто этого делать и не будет, так как не очень верилось, что шавки Шалычева осмелятся потревожить меня среди ночи.
Но сон все равно не шел.
Только где-то около четырех утра, когда я с отчаяния полез под горячий душ, а затем выпил полстакана водки, усталость наконец смежила веки.
… И я провалился в трясину кошмаров.
Киллер
Крученый не был бы Крученым без своего обычного мещанского выпендрежа даже за бугром.
Он купил гасиенду в престижной местности. И теперь тешился дворянско-купеческими замашками: богатыми пирами со стриптизом и купанием при луне, шикарными девочками и конными скачками. Как же можно чувствовать себя вполне довольным жизнью, не имея приличной конюшни?
Однако и об охране он не забывал.
Насколько успел выяснить Эрнесто, Тимоха сумел собрать все местное отребье и поставить "под ружье". Безработица, этот самый страшный бич южноамериканцев, толкала молодых людей и на более серьезные преступления, нежели те, что творили юноши на гасиенде Тимохи.
Тем более, что платил он им прилично. А они даже за гораздо меньшую сумму могли отправить в преисподнюю кого угодно.
По ночам, кроме не менее двух десятков вооруженных охранников, поместье охраняли и собаки. А днем неусыпные глаза телекамер следили за всеми подходами к гасиенде.
Так что подобраться незамеченным к Тимохе было довольно проблематично.
– Слушай, Мигель, давай я соберу ребят, сколько нужно, и возьмем это гнездо штурмом, – предлагал Эрнесто.
Ему надоели наши круглосуточные бдения и он готов был на любое сумасбродство. Что поделаешь, Эрнесто был мачо, а они все такие.
– Налетим ночью, захватим врасплох… – Эрнесто смотрел на меня с надеждой. – И он опять ускользнет, – парировал я его доводы. – Не ускользнет! От меня еще никто не убегал.
– Смоется за милую душу. Тем более, ночью, – спокойно гнул я свое. – Тимоха как змея, уползет в любую щель. Лови потом ветра в поле. А я должен поговорить с ним, посмотреть ему в глаза.
– Ну у вас, сеньор, и запросы. На кой хрен тебе нужен покойник!?
– Во-первых, и ты в этом уже убедился, его нельзя достать даже при помощи снайперской винтовки… – Можно достать! Ничего я не убедился.
– А во-вторых… – Я стоял на своем, как скала. – Во-вторых, я лично хочу удостовериться, что в этой жизни больше никогда Крученого не увижу.
Эрнесто посмотрел на меня тоскливым собачьим взглядом и тяжело вздохнул. Его деятельная натура не выносила длительного покоя.
– Я тебя понимаю, – сказал он бесцветным голосом. – Ладно, я еще немного потерплю…
Наблюдая за гасиендой, я все больше и больше убеждался – ночью туда нельзя проникнуть ни под каким соусом.
Даже если и удастся незамеченным перелезть через высокий каменный забор с колючей проволокой поверху и пробраться к трехэтажной вилле, то очутиться внутри ее – задачка еще та. Цоколь дома был трехметровой высоты и сложен из дикого камня, а окна первого этажа, насколько нам удалось разглядеть в полевой бинокль, защищали решетки.
Что касается двери парадного, то она была как в средневековом замке – массивная, окованная металлическими полосами. Такие же были и ворота поместья, только шире.
– А что, если попробовать полезть внаглую, днем? – Ты с ума сошел! Эрнесто вытаращил на меня глаза, будто я и впрямь спятил.
– Там охраны с полсотни человек! – вскричал он. – Днем они перещелкают нас как куропаток. И это только латинос. Но в гасиенде есть еще и русские, ты сам их видел.
Да, видел. Около десятка качков, не меньше.
Судя по рожам, зверье еще то. Они всегда держались кучно, окружая Тимоху непреодолимым барьером, где бы он ни был.
Наверное, Крученый не очень доверял местным мучачос, которые, если им заплатить побольше, продали бы его с потрохами.
Все беда была в том, что у нас не было таких денег.
– Конечно, если ты примешь мой вариант…
Эрнесто смотрел на меня исподлобья.
– Мне не нужна гора трупов.
– Ну, а от нас двоих лишь мокрое место останется, если мы осмелимся сунуться туда на арапа.
– Вдвоем – это много. Я пойду один.
Эрнесто неожиданно разозлился.
– Все, приехали! Мигель, по-моему, на русских вредно действует местный климат. Я тебя просто не узнаю – ты всегда отличался благоразумием.
– Если ты меня внимательно выслушаешь, то согласишься, что в моем "безумии" есть рациональное зерно.
Эрнесто немного подумал, потом сказал с сомнением:
– Ладно, говори. Что мне еще остается делать…
Купленная Крученым гасиенда имела по меньшей мере около тысячи гектаров земли – огороды, пашни, сады и леса.
Конечно, ему было наплевать на тот доход, который приносило поместье. Но для маскировки своей истинной "профессии" и ради авторитета среди крестьян соседних деревень, Тимоха нанимал для обработки земли пеонов.
[7]
Платил он им немного, не больше и не меньше, чем другие землевладельцы провинции. Но и эти скудные гроши помогали крестьянам сводить концы с концами.
Тем более что Крученый, наверное начитавшись книг о русских помещиках, ввел в своей гасиенде обязательные обеды. Пусть и не очень сытные, они казались пеонам манной небесной.
Конечно, эти обеды были всего лишь приманкой. Ведь бесплатный сыр, как ни крути, бывает только в мышеловке.
