Посланные Марсагетом гонцы торопили Меченого выполнить приказ вождя – нанести спасительный удар, чтобы отвлечь часть сил врага и дать возможность вовремя отступить отрядам сколотов. Но тот хмуро отмалчивался, пристально наблюдая за боем. Наконец военачальник вскочил на коня, и сколоты выплеснулись из балки в степь. Загудели тетивы дальнобойных луков, и длинные стрелы, пробивающие даже панцири, внесли сумятицу в ряды врагов. Гориты опустели наполовину, когда воины отряда Меченого сошлись врукопашную с аланами Карзоазоса.
Расчет Марсагета оправдался: Дамас не рискнул преследовать основные силы сколотов, пока в тылу у него был такой опасный вражеский отряд, и те успели отойти к своему лагерю, где их ждали свежие лошади. Завидев это, хладнокровный Меченый подал команду к отступлению, и, огрызаясь на скаку смертоносными стрелами, сколоты припустили вслед своим товарищам. Бешеная скачка продолжалась до сумерек. Наконец погоня поотстала, а потом сарматы и вовсе возвратились в свой лагерь: догнать на своих изрядно подуставших во время боя лошадях сколотов, ведущих на поводу запасных коней, было невозможно, и сарматами, принявшими участие в погоне, больше руководило чувство азарта хищников, идущих по кровавому следу, чем здравый смысл.
Через трое суток сарматы осадили Атейополис.
ГЛАВА 16
Опии нездоровилось. Она лежала в опочивальне бледная, похудевшая, изредка постанывая.
Служанки-рабыни ходили на цыпочках, стараясь не потревожить покой госпожи. Разнообразные мази и притирания, готовившиеся тут же, у ее ложа, и старательно втираемые в кожу утром и вечером, не приносили желанного выздоровления. Отвратительные на вкус настои трав тоже не помогали, только вызывали изжогу, тошноту и обильный пот. Целительный сон уже давно не посещал Опию; ночью, забывшись в полудреме, она видела кошмары, и вспугнутые ее криком служанки зажигали светильники, так как госпожа стала бояться темноты.
Абарис навещал ее редко; посидев немного у изголовья больной, он снова мчался на валы, чтобы помочь отбить очередной приступ сармат. Опия не обижалась на сына, понимая, что ему теперь не до нее – Абарису поручили командовать одним из отрядов, начальник которого сложил голову в бою. Поэтому Абарис был обязан в первую очередь позаботиться о своих воинах, чтобы они были вовремя накормлены, чтобы оружие было в полном порядке, чтобы на порученном ему участке вала было в достатке камней для пращей, кипятка, бревен, дров, чтобы ночная стража случаем не задремала – да мало ли и других не менее важных забот выпало на его долю.
Марсагет заходил еще реже. Скупо роняя слова, он пытался ободрить жену, но это у него не очень получалось, и тогда, погладив ее по щеке огрубевшей от оружия ладонью, Марсагет почти бегом выходил из дома и, вскочив на коня, ехал по акрополю мрачнее грозовой тучи. Вождя начали одолевать сомнения: вдруг ложную клятву хранительнице очага принес Тимн, а он его освободил от наказания, тем самым вызвав справедливый гнев Священной Табити? Вдруг из-за этого сколоты потерпели поражение в первом бою?
Чтобы умилостивить богиню, Марсагет несколько раз устраивал торжественные жертвоприношения, но это не помогало: по-прежнему сарматы окружали Старый Город, и по- прежнему Опия таяла на глазах.
Осада затягивалась, что было не на руку Дамасу. Вождя сколотов такое положение тоже не устраивало, потому что запасы провианта в Атейополисе не безграничны, а надежды на урожай в этом году рассеялись, как дым от сожженных полей. Подсчитывая убытки, Марсагет ярился, но исправить что-либо был не в состоянии – сил на ответный удар явно не хватало. И тогда на воинском совете было принято решение просить помощи у царя Скилура и вождя племени траспиев, брата Опии. Если второе предложение – послать посольство к траспиям – ни у кого не вызвало возражений, то на первое вынудило пойти только отчаянное положение осажденных. И Марсагет, и знатные люди племени понимали, что теперь их вольностям, а значит, и доходам от торговли пришел конец: царь Скилур потребует в качестве платы за оказанную услугу беспрекословного подчинения и присоединения к его государству. Но выбирать не приходилось – жизнь дороже…
В одну из темных ночей сколоты предприняли отчаян-ную вылазку. Пока шел ночной бой, посольства сколотов проскользнули мимо вражеских сторожевых постов и незамеченными скрылись в степи. Во главе одного из них – к царю Скилуру – был Аттамос, брат Радамасевса, второе возглавил сын Марсагета Абарис, племянник вождя племени траспиев.
Потянулись долгие, томительные дни ожидания. Их однообразие нарушали лишь робкие попытки сармат взять Атейополис приступом. По всему чувствовалось, что сарматы готовятся к последнему, решающему штурму.
Светало. Марсагет, задумавшись, не спеша ехал в сопровождении двух телохранителей по Старому Городу. Мерная поступь коня убаюкивала, путая безрадостные мысли. Неожиданно конь всхрапнул и резко отпрянул в сторону; телохранители молниеносно взяли на изготовку тугие луки, целясь в человека, словно из-под земли выросшего на пути вождя. Это был высокий худой старик, одетый в рваный длинный плащ; сквозь прорехи торчали клочья шерсти звериной шкуры, заменявшей ему рубаху или кафтан. Замызганые кожаные шаровары, протертые на коленях до дыр, свободно ниспадали на какое-то подобие обуви, представляющее собой грубо сшитые заячьи шкурки мехом внутрь, туго подвязанные свежим лыком выше щиколоток. Длинные волосы старика падали на лицо, в седой бороде запуталось несколько сухих травинок, темное лицо в шрамах застыло каменной маской, настолько безжизненной, что вождю захотелось дотронуться до него рукой, чтобы убедиться, не сон ли это.
– Что тебе нужно, старик?
– Смерть ходит вокруг твоего дома… – глухой голос, казалось, раздался откуда-то со стороны, и Марсагет едва не обернулся, чтобы удостовериться в этом.
Присмотревшись к старику повнимательней, Марсагет заметил привязанные к поясу деревянные резные фигурки богов и небольшую кожаную сумку; из нее выглядывали пучки травы. Теперь он уже не сомневался, кто перед ним – один из отшельников, славившихся искусством врачевания. В былые времена они часто заходили в Атейополис, но жрецы воспротивились этому, потому что отшельники гораздо лучше их лечили сколотов, тем самым подрывая авторитет жрецов. После этого лесные врачеватели больше не появлялись в пределах Старого Города. Слабая надежда затеплилась в груди вождя, и он сказал, легким наклоном головы выразив свое почтение к старцу:
– Ты прав. Могу я надеяться на твою помощь?
– На все воля богов… Веди…
В опочивальне Опии царил полумрак, лишь крохотный светильник грустно подмигнул вошедшим. Отшельник подошел к постели, где в полудреме забылась жена вождя, и надолго застыл, уставившись на лицо Опии, словно высеченное из белого мрамора. Марсагет стоял позади старика не шевелясь, мысленно творя молитву Великой Табити.
– Пусть все уйдут из дома. Ты останься…
Его глухой голос разбудил Опию. Она приоткрыла глаза, испуганно посмотрела на него. Старик мгновенно отпрянул от постели, слегка прикрыв лицо рукой.
