Скудный паек, получаемый сарматами, осадившившими Атейополис, уже не раз вызывал недовольство простых воинов. Правда, до открытого бунта дело пока не доходило – сарматы в основном шептались да подзуживали друг друга, – но даже самоуверенный Дамас начал сознавать, что случись еще раз крупная неудача с большими потерями во время очередного штурма или еще одна удачная ночная вылазка сколотов – и беды не миновать. Военачальники давно уже косо посматривали на Дамаса, обозленные расправой над своим товарищем, отряд которого попал в засаду сколотов. На военных советах, объединившись, они угрожали вождю языгов возвращением вместе с отрядами в родные кочевья, если тот не найдет возможности в ближайшее время взять Старый Город приступом.
Дамас ярился, отвечал на угрозы военачальников бранью, те хватались за мечи, и тогда невозмутимый Карзоазос принимался растаскивать и уговаривать спорщиков – они с некоторых пор стали походить на взбесившихся псов. Но успокоить их удавалось только в том случае, когда Карзоазос обещал выделить в общий котел продовольствие из своих запасов.
Оголодалое воинство сармат в поисках пищи забыло даже страх перед таинственными лесными зарослями и полноводным Борисфеном. Каждый день небольшие отряды самовольно покидали лагерь и по нескольку дней пропадали в лесах в поисках дичи, или же пытались ловить рыбу в озере и реке, что не всегда приносило успех, так как кочевники имели о рыбной ловле довольно смутное представление. Но голодный желудок был в этом деле лучшим помощником и учителем. Впрочем, это не значило, что удачливый рыболов или охотник мог со спокойной душой насладиться плодами своих трудов. Иногда ему доставались только кости, в лучшем случае объедки: военачальники не брезговали ничем и, пользуясь правом сильного, отбирали добычу; бывало, что и вместе с головой какого-нибудь строптивца.
Совсем неожиданно для Дамаса сарматам очень помог эллин-лазутчик Афеней – он привел в лагерь большой обоз с зерном. Правда, на этот раз он все-таки заставил раскошелиться Дамаса; тот при виде повозок с хлебом тут же в полном умилении принес жертву богам и на пиршестве по этому случаю обхаживал купца как красную девицу, что было совсем на него не похоже. Но этим не закончились благодеяния Афенея: по окончании пиршества он произнес заздравный тост в честь вождя языгов и сообщил собравшимся новость, на миг лишившую всех дара речи.
Оказалось, что на подходе еще один караван, на этот раз груженный необычным для сармат оружием осадных боев, метательными машинами эллинов – баллистами, скорпионами и катапультами. И отрядом наемников для их обслуживания, так как сарматы не умели пользоваться весьма грозными по тем временам боевыми машинами.
В честь Афенея и была устроена большая охота на диких свиней; их местонахождение указал Одинокий Волк. Правда, купец в охоте участия не принял, сославшись на усталость после дороги и слабое здоровье, что, впрочем, не очень огорчило вождя языгов, предвкушавшего скорую победу над сколотами.
Дикий кабан, один из вожаков стада, ломился сквозь заросли, не выбирая дороги. Неуемный охотничий азарт подстегивал вождя языгов, и он, далеко опередив скакавших вслед за ним телохранителей и Карзоазоса, наконец догнал зверя. Дротик, брошенный языгом, застрял в жирной спине секача и разъярил загнанного зверя.
Развернувшись, тот словно живой таран, ударил клыками под брюхо скакуна Дамаса, и конь опрокинулся на бок, придавив замешкавшегося вождя языгов. Злобно урча и повизгивая, кабан яростно рвал внутренности хрипевшего в агонии животного; только это спасло Дамаса от немедленной смерти. Он с трудом выполз из-под скакуна и, припадая на подвернутую ногу, попытался отбежать в сторону. Но кабан тут же оставил коня и бросился на Дамаса. Вождь изо всей силы рубанул мечом рассвирепевшего зверя, но острое лезвие оставило на голове кабана только узкую кровавую полоску. И в следующее мгновение клыки зверя располосовали кожаные шаровары сармата, бросив Дамаса в кустарник.
Выпучив в смертельном ужасе глаза, нечленораздельно крича, вождь языгов ворочался под зверем, пытавшимся клыками разорвать крепкую кольчугу. Дамасу удалось вытащить нож, и он несколько раз ткнул наугад в брюхо зверя, пытаясь попасть в сердце – и неудачно: заливая кровью тело языга, кабан продолжал с катать его по кустарнику.
Неожиданно зверь оставил Дамаса и метнулся на одного из телохранителей, первым прискакавшим на выручку. Тот попытался поразить кабана дротиком, но, как и у Дамаса, дротик застрял в спине зверя, не причинив ему большого вреда. Телохранителю повезло меньше, чем вождю: так же, как и Дамаса, опрокинув вместе с лошадью, кабан первым делом набросился на него, и легкий кожаный панцирь под клыками зверя превратился в окровавленные лохмотья.
Тем временем Дамас встал на ноги, и, придерживаясь за стволы деревьев, заковылял в глубь леса, стараясь не смотреть на кабана, терзавшего телохранителя. Но зверь опять бросился на вождя языгов, уже и не пытающегося сопротивляться, а только прикрывающего лицо и голову остатками плаща.
Карзоазос подоспел вовремя: зверь уже готовился вонзить клыки в шею Дамасу – предводитель сарматского воинства совсем обессилел и лежал, уткнувшись лицом в землю. Военачальник аланов, опытный охотник на диких кабанов, в изобилии водившихся возле его кочевья, по-кошачьи легко и мягко спрыгнул на скаку возле разъяренного зверя и как всегда спокойно, но молниеносным и точным ударом, вогнал вожаку стада меч прямо в сердце…
Удачная охота не радовала сармат: телохранитель Дамаса умер, не приходя в сознание, а вождя языгов пришлось везти на плащах между двух коней. Правда, на удивление всем, он отделался неглубокими ранами на ногах и левой руке, но изрядно помятое при падении с лошади тело давало о себе знать ноющей болью, и после недолгих уговоров вождь языгов согласился продолжить путь к лагерю в наскоро сооруженных носилках.
Но на этом несчастья охотников не закончились: когда все собрались вместе, обнаружилось, что исчез один из знатных воинов племени аорсов, сопровождавший своего военачальника. Попытки разыскать его ни к чему не привели, и суеверные сарматы поспешили покинуть враждебные им лесные дебри, решив, что все их злоключения – проделки злых духов, воплотившихся в образе огромного вожака стада, растерзавшего телохранителя и ранившего вождя. К туше кабана охотники даже не прикоснулись…
Солнце клонилось к горизонту. Длинные тени перечеркнули измятую, выгоревшую на солнце траву, росшую на поляне, где совсем недавно шла схватка Дамаса с диким кабаном. Щетинистая, в пятнах засохшей крови туша зверя валялась около кустов на краю поляны. Лисий выводок во главе со взъерошенной и исхудавшей старой лисой, позабыв осторожность, лакомился внутренностями скакуна Дамаса (мясо охотники забрали с собой), не решаясь подойти к мертвому кабану, над которым уже кружило воронье – в его неподвижной позе им чудилась скрытая угроза.
Примешиваясь к извечному чувству страха перед могучим зверем, она удерживала хищников от попыток отхватить более лакомый кусочек, чем внутренности, копыта и голова коня.
Вдруг лиса отрывисто тявкнула, и рыжие лисята мгновенно скрылись среди лопухов, буйно разросшихся в тени молодого липняка. Какое-то время на поляне царила тишина. Но вот послышались осторожные шаги, кустарник зашевелился; затрещали сухие ветки, и к кабану неторопливо подошел кузнец Тимн. Он был одет в те же собачьи шкуры мехом наружу, но оружия у него прибавилось: на широком боевом поясе вместе с акинаком, подаренным ему на прощание Авезельмисом, висели дорогой сарматский меч и нож с богато украшенной золотом рукояткой. Его снаряжение и вовсе не гармонировало с дикарскими одеждами; дальнобойный сложный лук, изготовленный из дерева разных пород и рога, радовал глаз вычурной резьбой на щечках, а тонкая, хорошей выделки кожа, ею был обтянут деревянный каркас горита – подчеркивала красоту золотых чеканных пластин, прикрепленных к лицевой поверхности футляра.
