– Пришел я сегодня к кузнецу Тимну – за ним долг числится еще с того года. А он мне бирку показывает – мол, все уже уплачено. Только я-то хорошо помню, что Тимн не вносил этой дани. И знак сам поставил на бирке, думал, что я забуду.
– Это неправда, великий вождь! – вперед выступил кряжистый кузнец в старом кожаном фартуке с дырками от прожогов.
– Как ты смеешь меня называть лжецом! Ты!..
– Замолчи! – прикрикнул на взбешенного сборщика податей вождь. – Подайте мне бирку.
Один из старейшин вручил вождю тоненькую каменную плитку; на ней красной краской были нарисованы пять квадратов – размер взимаемой дани. И внутри этих квадратов стояли белые крестики – знак того, что дань внесена.
– Говори, Тимн.
– Великий вождь! Я не умею говорить красиво, как сборщик податей. Пусть мои руки скажут за меня. Посмотри, о вождь, на его пояс! Этот акинак я отковал и золотом чеканным украсил рукоять и ножны. А за это он мне долг простил, своей рукой крестик на бирке начертал.
– Он лжет! За акинак я расплатился, у меня есть свидетели!
Марсагет, гневно сверкнув глазами, поднял вверх бронзовый топорик. Сборщик податей умолк, склонившись перед вождем.
– Мы тебя уже слушали! – повысил голос вождь. – Теперь слово старейшин.
Седобородый жилистый старик с желтыми рысьими глазами важно поклонился вождю, разгладил бороду.
– Старейшины внимательно выслушали обе стороны, – начал он. – Мы хорошо знаем и всеми уважаемого сборщика податей и кузнеца Тимна. Не верить им мы не можем. И все же, коль речь зашла о чести и достоинстве обоих, необходимо установить истину…
Старик прокашлялся и жестким скрипучим голосом закончил речь:
– Мы считаем, что и тот и другой должны принести клятву покровительнице очага вождя племени. Законы предков священны и непоколебимы. Они гласят: за ложь Великой Табити
[24]
клятвопреступник должен умереть.
Словно легкий ветерок пробежал среди напряженно застывших воинов и ремесленников. Даже некоторые старейшины, видимо не подготовленные к такому повороту событий, зашептались, заволновались. Побледнел сборщик податей, на лице у кузнеца Тимна под туго натянутой кожей забегали желваки. Вождь внимательно посмотрел на закаменевшего Тимна, затем перевел взгляд на сборщика податей и старейшин.
«Превеликие боги! – подумал Марсагет. – Чем приходится заниматься в такие смутные времена… Когда так нужно всеобщее единение, находятся люди, готовые из-за личной корысти глотку перегрызть ближнему. Интересно, что за счеты у сборщика податей с Тимном?»
В виновность кузнеца вождь не верил. Был Тимн искусным мастером и хорошим воином, не раз сражался бок о бок с вождем в дальних походах. Но даже вождь был бессилен что-либо изменить в приговоре старейшин, когда они в своих действиях ссылались на древние законы и обычаи. Только в военное время вся власть принадлежала вождю племени. Да и негоже было ему противиться воле старейшин, тем самым расшатывая довольно зыбкое перемирие между ним, старейшинами и жрецами, которое установилось еще в те времена, когда они прочили в вожди его младшего брата, а он с акинаком в руках доказал несостоятельность их притязаний…
Все ждали решения вождя.
– Пусть будет так…
Повинуясь знаку седобородого старейшины, один из воинов подал ему небольшой горшочек с нарисованным белой краской на крутых лощеных боках изображением Табити. Трое старейшин в полном молчании вошли в дом и через некоторое время возвратились, держа на вытянутых руках горшочек, доверху наполненный золой и тлеющими углями.
Первым подошел к старейшинам сборщик податей и, прикоснувшись левой рукой к горшочку, слегка охрипшим голосом произнес священную клятву. За ним последовал и кузнец Тимн. Глядя прямо в глаза вождю, он повторил слова клятвы:
– Клянусь именем Великой Табити, что я ни в чем не виновен перед вождем и племенем, и что обвинение, предъявленное мне, – напраслина! И пусть падет на меня и моих предков до седьмого колена праведный гнев великой богини, если я осквернил свои уста ложью.
Снова выступил вперед желтоглазый старец.
– Великий вождь! Кто-то из них принес ложную клятву! И он должен умереть, иначе несчастья и беды обрушатся на тебя и твою семью. Нужно звать гадальщиков.
Вождь сумрачно кивнул…
Прибыли три гадальщика с пучками тонких ивовых прутьев, перевязанных лыком. Не говоря ни слова, среди общей тишины гадальщики начали раскладывать прутья в ряд, один к одному.
Неожиданно дробный стук копыт нарушил мрачную тишину церемонии гадания. Во двор влетел молодой воин на саврасой лошади и закричал:
– Великий вождь! Горят сторожевые огни!
Марсагет вздрогнул. Каленым железом обожгла мысль: «Абарис!» Стараясь быть спокойным, спросил у воина:
– С какой стороны?
– С северной.
«Неужели сарматы так близко, в лесах Борисфена? Когда же они успели? И сколько их?
Возможно, это не главные силы, а передовой отряд…»
– Объявить общий сбор! Военачальников – к северным воротам! Все стада пригнать с пастбищ! – Марсагет отдавал приказания, облачаясь в доспехи, принесенные оруженосцем.
Ржание коней, крики, звон оружия наполнили акрополь, мгновенно превратившийся в военный лагерь. Желтоглазый старейшина подошел было к вождю, видимо намереваясь сказать, что нельзя прерывать священное гадание, но, встретив его властный и твердый взгляд, потупился и постарался спрятаться за спины своих собратьев: время Марсагета наступило – перед лицом опасности необходимо беспрекословное повиновение вождю.
Марсагет ускакал вместе с дружинниками. Двор опустел. Только клубы пыли да гадальщики, торопливо собиравшие ивовые прутья в связки, напоминали о недавних событиях.
ГЛАВА 4
Возле ворот царило столпотворение: кричали охрипшими голосами пастухи, тревожно ржал лошадиный молодняк, шарахаясь от тяжелых щелчков кнута, блеяли овцы и козы, словно привидения возникавшие на короткий миг перед глазами, чтобы тут же исчезнуть в густой пыльной пелене. Перед воротами с гиканьем и свистом носились воины, отлавливая арканами жеребцов, и тут же, взнуздав их, присоединялись к дружинникам, в полном боевом снаряжении уже собравшимся у подножья вала. Несколько небольших отрядов, оторвавшись от общей массы, переправились вброд через обмелевшую речушку и рассыпались по степи.
Когда Марсагет прискакал к воротам, там уже собрались почти все военачальники племени. Они стояли на валу, пристально вглядываясь в ту сторону, где зловещими вестниками близких бед упирались в безоблачное небо дымные столбы. Вождь спешился и поднялся на вал. Военачальники не спеша, с достоинством поклонились ему. Томительно долго потянулось тревожное ожидание вестей от отрядов разведчиков. Уже пригнали последний табун и собрались все воины племени, как вдруг дымные столбы начали уменьшаться, бледнеть, а затем и вовсе исчезли.
