Тогда виночерпий, поникнув головой, припал губами к краю кубка и медленно, не отрываясь, выпил его до дна. С пугающей улыбкой, в которой уже не было ничего человеческого, он вернул кубок Радамасевсу, поклонился ему и Марсагету, на негнущихся ногах отошел в сторону, с нервным смешком взялся за ручки наполненного вином кратера, словно намереваясь поднять его, и вдруг захохотал: безудержно, истерически, содрогаясь всем телом, нелепо размахивая руками и быстро- быстро кланяясь в сторону амфоры с вином.
Присутствующие, исключая Радамасевса, заволновались, зашушукались между собой, но тут же утихли под гневным взглядом Марсагета – он все никак не мог постигнуть смысл происходящего. Радамасевс же вперил очи в лицо сборщика податей, отчего тот начал задыхаться, столько ярости выплеснули в его сторону глаза вождя.
Виночерпий смеялся. Безумный хохот его рассыпался среди сколотов мелкими, жалящими иголками, проникающими в задурманенное вином сознание и вызывающими душевный трепет.
Неожиданно скрюченая фигурка виночерпия быстро распрямилась, руки взметнулись к небу в последнем порыве, душераздирающий крик рванулся из горла и захлебнулся в хриплых, булькающих звуках. Как подрубленное дерево, рухнул он на землю, дернулся несколько раз и затих; из ушей и рта хлынула черная кровь.
– Пес поганый… – Радамасевс плюнул в сторону трупа, брезгливо отшвырнул кубок, который все еще держал в руках, и медленным шагом направился к сборщику податей.
Тот попытался встать, но ноги ему не повиновались; нервный тик исказил его лицо до неузнаваемости, бледная кожа на лбу и висках покрылась красными пятнами.
– Поднимись, благодетель… – Радамасевс сильным рывком поднял сборщика податей. – Тебе поклон от Афенея. Что молчишь? Не рад? – Радамасевс за шиворот, как нашкодившего щенка, поволок его к Марсагету. – Полюбуйся, вождь, на этого выродка. Долгонько мы его искали. Да как не виться аркану, а на конце всегда петля…
Сборщик податей, словно очнувшись, вдруг крутанулся на месте, вырвался из рук Радамасевса и с выпученными от страха глазами помчался к коновязи. Там он одним махом вскочил на круп коня и поскакал к воротам акрополя.
– Сто-ой! – закричали воины и схватились за луки.
– Остановитесь! – Радамасевс властно поднял руку. – Далеко не уйдет… – и, заложив пальцы в рот, засвистел.
Вскоре сборщика податей приволокли на аркане телохранители Радамасевса. Грязный, оборванный предатель валялся в пыли у ног вождей, глухо завывая.
Начальник телохранителей Радамасевса нагнулся, пошарил у него за пазухой и протянул вождям маленький алабастр. Кто-то подал блюдо, и Марсагет осторожно вытряхнул в него несколько темно- зеленых шариков.
– Ну спасибо, побратим… – расстроганно сказал Марсагет, обнимая Радамасевса. – В который раз я тебе обязан жизнью…
– На этот раз не мне… – улыбнулся тот. – Лик, поди сюда!
Только теперь присутствующие заметили невысокого парнишку, стоящего у входа в дворик.
– Ну иди же, не бойся, воин! – Радамасевс взял его за руку и подвел к Марсагету. – Вот твой спаситель, – и он вкратце рассказал вождю о том, что поведал ему Лик.
– Ну, малыш, проси, что хочешь! – Марсагет обнял Лика. – Не стесняйся, ты заслужил награду. Ну что же ты?
– Я… мне… Мне бы… акинак, с сарматами драться…
Дружный смех раздался в ответ. Лик совсем растерялся, не понимая, что он сказал смешного.
– Воин, душой и телом воин! – Марсагет тряхнул его за плечи. – Ладно, будет тебе акинак. С этого дня ты мой телохранитель.
Лик не поверил своим ушам – телохранитель вождя племени?! Слезы радости хлынули из глаз, и он заплакал, не стесняясь окружающих.
– Ну-ну, успокойся… – Марсагет снова обнял парнишку.
– А коня… коня тоже?
– Конечно! Лучшего скакуна получишь.
– А теперь поешь… – Радамасевс усадил счастливого Лика на кошму, сел рядом, и принялся угощать его…
Утром следующего дня сарматы начали обстрел Атейополиса из осадных машин.
ГЛАВА 23
Медлительный барсук неторопливо семенил через поляну. Утренняя заря холодно мигала на небосклоне, готовясь встретить восход. Лес затаился, притих, и только тихий шепот осыпающейся листвы нарушал покой предутренней поры.
Неожиданно серая тень мелькнула среди густого папоротника, и барсук, услышав подозрительный шорох, во всю прыть ринулся к своему подземному убежищу. Но добежать не успел: старая волчица длинным прыжком настигла зверька, и острые клыки вмиг сломали ему позвоночник. Удовлетворенно облизнувшись, волчица обнюхала мягкую светло-серую шкурку добычи, затем забросила барсука на спину и легкой трусцой направилась в чащобу, где ее ждали волчата.
В логове было тепло и сухо. Волчата, насытившись, затеяли шумную возню возле волчицы. Она, доев остатки барсучьей тушки, растянулась у входа и задремала.
Вдруг волчица проснулась и тихо зарычала. Волчата вмиг присмирели и забились поглубже. Тихий говор и треск сучьев под ногами нарушил покой волчьего семейства. Волчица, прижав уши к голове и хищно оскалив зубы, затаилась в полном безмолвии, приготовившись защищать свое потомство.
Медведь и его подручные шли по следам Тимна. Уже много дней рыскали бандиты в лесах возле Борисфена, пытаясь настичь неуловимого кузнеца, но тот, словно чувствуя погоню, маскировал следы с такой ловкостью, что нередко ставил в тупик даже такого искушенного следопыта, как Медведь. И все-таки бандиты, пусть с большим трудом, теряя много времени на поиски следа, неутомимо и настойчиво шли за Тимном, не решаясь нарушить приказ Одинокого Волка и возвратиться обратно, не выполнив приказа.
Тимн торопился к Авезельмису. Он еще не знал о последних событиях возле хижины отшельника и стремился побыстрее добраться к своему спасителю, чтобы отдохнуть и набраться сил, так как рана все еще давала о себе знать тупой ноющей болью, особенно в сырые и холодные осенние ночи.
Костер он разжигал редко, довольствуясь впрок заготовленным вяленым мясом, а также грибами и орехами. Конечно, сподручнее было бы ехать верхом, к тому же быстрее, но в последнее время счастье явно отвернулось от кузнеца: скакуна, подаренного Авезельмисом, он потерял, когда пытался пробраться в Атейополис, а конь аорса, заарканенный Тимном во время охоты Дамаса на диких свиней, сбежал. Догнать его кузнец и не пытался, потому что вокруг было полно вражеских воинов, а без толку рисковать Тимн не хотел.
Рассвет застал его на берегу небольшого ручья. Плотно позавтракав, Тимн собрал свой дорожный мешок, как вдруг ему посышалось где-то неподалеку лошадиное ржание. «Неужто сарматы?» – подумал он, но тут же отбросил эту мысль: так далеко в леса они не осмеливались забираться. Значит, сколоты или какая-нибудь отбившаяся от табуна лошадь. И Тимн, долго не раздумывая, пошел в ту сторону…
Под все еще густыми кронами дубовой рощи горели костры. Запахи испеченной на вертелах дичи приятно щекотали ноздри; немногочисленная группа воинов сгрудилась вокруг Меченого, слушая его приказания. Несколько сколотов, выполнявших обязанности конюхов, поили из кожаных торб лошадей. Чуть поодаль, на ложе из веток, лежали раненые. Двое дозорных внимательно осматривали окрестности, удобно устроившись на деревьях.
