Рыночная площадь в этот вечерний час бурлила: хозяйки торопились закупить необходимые припасы, возле цирюльников толпились клиенты, чтобы привести себя в порядок перед предстоящим праздником Парфений в честь главной богини города Девы – ее алтарь и храм были расположены в центре Херсонеса. Немногословные менялы, напоминающие в своих полутемных палатках старых осторожных крабов, позванивали серебром и медью – золото придерживали на черный день, оно было в цене.
Меньше всего было покупателей возле лавок, где продавали ювелирные изделия, посуду и привозные мраморные поделки из Эллады. Герогейтон долго рассматривал великолепные геммы из сердолика, агата, халцедона, приценивался и наконец не удержался – приобрел массивный золотой перстень старинной работы с тонким резным изображением Афины на густо-красном гранате великолепной чистоты и прозрачности. Затем жрец долго рассматривал мозаичное панно из морских камней (в предыдущий приезд его не было) – две обнаженные молодые женщины возле лутерия, два голубя и пальметка, – восхищаясь изысканным вкусом и талантом художника, а также прочитал высеченный на сером с синевой мраморе декрет в честь историка Сириска, награжденного золотым венком за написанную им историю Херсонеса.
Город основали два века назад жители Гераклеи и острова Делоса. Гераклеоты, в основном демос, потерпевшие поражение во время борьбы с аристократией, и делосцы, изгнанные афинянами, так как во время Пелопонесской войны они вступили в сговор с врагом Афин – Спартой, согласно древнему обычаю обратились в Дельфинийский оракул с просьбой указать место будущего поселения. Богатые дары, принесенные Пифии
[102]
, вскоре окупились с лихвой – указанная ею.
Таврика оказалась поистине землей обетованной. Мягкий климат, изобилующее рыбой море, плодородная земля, за нее жители Херсонеса (в те далекие времена город называли Мегарикой, потому что гераклеоты были дорянами, выходцами из Мегары) не заплатили варварам ни гроша, завоевав это право в кровопролитных схватках, – все это способствовало процветанию колонистов.
Через год после основания Херсонеса-Мегарики делосцы возвратились домой, а оставшиеся колонисты-гераклеоты принялись возводить крепостные стены, башни, дома, общественные здания, храмы. В скором времени город стал крепостью, неприступной для варваров – их колонисты все- таки опасались, несмотря на дружеское отношение с соседями-таврами.
Герогейтон любил Херсонес. В каждый свой приезд, а это случалось не часто, он подолгу бродил по улицам города, подмечая малейшие перемены в его облике, приносил посвятительные жертвы в храмах, даже нередко посещал его северную часть, где жили люди победнее, в основном ремесленники: ювелиры, камнерезы, кузнецы, милонархи
[103]
. Мастерские по окрашиванию тканей, плавильные печи – все интересовало старого жреца, кому Херсонес был больше по сердцу, чем Ольвия, потому что так напоминал своим обликом города любимой и далекой родины, Эллады.
Поутру третьего дня пребывания Герогейтона в Херсонесе Дионисий предложил ему осмотреть монетный двор. Просторное здание неподалеку от агоры было обнесено высокой каменной стеной из известняка и тщательно охранялось гоплитами.
Герогейтон с интересом наблюдал за работой искусных мастеров-граверов, затем прошел в кладовые, где хранились отчеканенные монеты.
Новеньких полновесных драхм и тетроболов в сокровищнице монетного двора было значительно меньше, чем диоболов, оболов и гемиоболов, которыми полнились керамические широкогорлые кувшины. Очень много было разменной монеты – халки
[104]
и лепты занимали больше половины помещений, отведенных под кладовые. В последнее время медь не пользовалась спросом у херсонеситов – рыночные цены выросли почти вдвое по сравнению с прошлым годом, особенно подорожало оливковое масло и привозные вина. Неспокойно стало в Понте Евксинском из-за пиратских набегов сатархов, тавров и флота сколотов – истребляя пиратов, они в то же время и сами не брезговали попутной добычей в виде купеческих судов из Эллады. Прибрежные воды Таврики таили немалую опасность, и даже самые храбрые и предприимчивые купцы предпочитали добираться в Херсонес окольными путями через Синопу в сопровождении внушительной охраны, что, конечно же, сказывалось на ценах.
После осмотра монетного двора Герогейтон в сопровождении секретаря и слуг посетил древнее кладбище, некрополь, расположенное за городскими стенами, чтобы воздать почести ойкисту Херсонеса – его мраморная статуя стояла у входа. Жрец долго стоял в полном безмолвии, всматриваясь в строгий каменный лик почтенного старца – устало опущенные уголки губ, рябь морщин и пустые глазницы, как показалось Герогейтону, с тревогой смотревшие в морскую даль.
Отобедать его пригласил вместе с Дионисием председатель эсимнатов Миний, сын дипломата. Гераклия, еще молодой, но деятельный и такой же беспринципный интриган и взяточник, как и его отец. От этой встречи зависело многое, и жрец храма Аполлона Дельфиния явился к обеду не с пустыми руками: два крепконогих сильных раба тащили вслед за ним объемистые тюки с подарками главе эсимнатов: меха, родосское вино и лошадиную сбрую, богато украшенную чеканным серебром и золотом. Миний страстно любил лошадей, сам был великолепным наездником и держал большую конюшню, где проходили обучение скакуны почти всех именитых граждан Херсонеса. Это им выливалось в немалые суммы, но обученные в конюшнях Миния боевые жеребцы считались лучшими в припонтийских апойкиах эллинов – с хорошей статью, резвые и на зависть выносливые, они не раз получали призы на скачках, а в боях с варварами были злобны и неукротимы.
Миний дарам обрадовался, как мальчишка: ворошил меха, с наслаждением запуская руки в густой пушистый подшерсток, долго любовался сбруей, прикидывал, как она будет выглядеть на его питомцах, а дорогое родосское вино приказал тут же подать к трапезе.
Обед затянулся до вечерней поры – за разговорами время пролетело незаметно. Покидая дом гостеприимного главы эсимнатов, Герогейтон наконец обрел душевное спокойствие: Миний недвусмысленно дал понять, что приложит все силы, чтобы жрец получил необходимую помощь.
В этот же вечер, после ужина, когда на улицы Херсонеса упали густые сумерки и когда домочадцы и слуги Дионисия отошли ко сну, чья-то низкорослая широкоплечая фигура выскользнула через калитку на улицу. Тая дыхание, человек, судя по всему, старавшийся быть незамеченным, надолго застыл под забором дома Дионисия, вслушиваясь и всматриваясь в темноту.
Затем, успокоенный, он поплотнее запахнул длинный грубошерстный плащ и быстро зашагал в сторону северной части города, где жила ремесленная беднота.
В одном из переулков он едва не наткнулся на ночную стражу. С немыслимым проворством человек подпрыгнул и, взмахнув полами плаща, словно птица крыльями, перелетел через забор в чей-то дворик.
– Эй, кто там? – грубый, чуть хриплый голос заставил человека вздрогнуть; он прижался к шершавым камням забора, судорожно сжимая рукоятку ножа, заткнутого за пояс.
