– А зачем это нужно?
– Для системного анализа, – очень туманно ответил Артем.
Ему вовсе не хотелось напоминать Маняше прописную, затертую истину, что утопающий хватается за соломинку.
В мастерской царил идеальный порядок. Маняша оставила все так, как было до смерти мужа. Убийца обыскивал мастерскую не очень старательно, лишь вскрыл сейф с оружием и пошарил по шкафам.
Что ему, все-таки, было нужно? Искал деньги? Но только полный идиот мог предположить, что в квартире калеки-пенсионера, обремененного семьей, хранится нечто ценное, тем более крупная сумма. А если не деньги, то что? Важные бумаги, документы?
Или материалы какого-то расследования, вдруг Мишка все же решился на свой страх и риск тряхнуть стариной?
Ладно, пусть так. Подобный вариант возможен. Мишке было по душе занятие, приобщающее его к сонму художников, – скорее ремесленников – пусть и дилетантов. Он просто зарабатывал себе на хлеб и у него получалось. Артем знал, что другу даже нравился такой труд. Но все равно в душе Мишка оставался сыщиком, профессионалом. И это тоже было Артему известно. Тогда напрашивался еще один вопрос: убийца нашел то, что искал, или нет?
Судя по беспорядку в квартире, скорее всего, да. При тщательном обыске обычно устраивается настоящий разгром, а в данном случае ничего подобного не наблюдалось.
И все же, все же… Вдруг Мишка оставил где-нибудь копии собранных им материалов? На него это вполне похоже. Он был очень предусмотрительным человеком.
Шкафы, верстак, миниатюрная дисковая электропила, с помощью которой он заготавливал планки для рамочек, настольный токарный станок по дереву, мольберт, какие-то эскизы, ватман в рулоне, кисти, краски, большие папки с рисунками карандашом и углем, связка хорошо высушенных липовых брусков, деревянный пенал с резцами, стул вертушка, настольная лампа с большим рефлектором… Мишка любил этот свой маленький мирок, ограждающий его от суетной и жестокой действительности.
Артем не без удивления просмотрел рисунки – ведь это, судя по подписям, работы его друга! Странно, но Миша никогда не говорил ему, что пробует силы в настоящей графике.
У него здорово получалось, не мог не отметить майор. Похоже, художник Салтыков был прав – у Мишки и впрямь прорезался большой талант. И какой-то гад лишил его жизни…
Ублюдок, сын змеи подколодной, чтоб его свиньи сожрали!
Под верстаком, где стояли какие-то ящики и банки с краской, он наткнулся на небольшую картонную коробку с бумажными обрезками. Так ему показалось сначала. Но когда Артем покопался в коробке, то оказалось, что это своего рода архив человеческих профилей, вырезанных из черной бумаги. Они были сложены в полном беспорядке, как обычно бывает с ненужными бумажками или отходами. Тут находились профили – как взрослых, так и детей; скорее, подростков. В основном мужские.
Зачем Мишка хранил этот мусор? Озадаченный майор высыпал содержимое коробки на верстак. И только теперь заметил небольшой самодельный конверт все из той же черной бумаги. Он лежал на самом дне. Открыв его, Артем обнаружил там пять профилей: два мужских и три детских. Никаких записей, объясняющих по какой причине его друг выделил их из общей массы, в конверте не было.
– Что-нибудь нашел? – встретила майора вопросом Маняша.
– Увы… – огорченно развел руками Артем.
Он решил не говорить Маняше о коробке с профилями, которые майор рассовал по карманам. Так будет лучше, решил он. Не исключено, что в этом есть элемент опасности.
А подвергать новым испытаниям – возможно, смертельным испытаниям – и так несчастную семью Артему не хотелось.
К тому же он очень сомневался, что жене Мишки известны люди, послужившие моделями. Сначала нужно сличить профили с картотекой. В частности, мужские. И только в том случае, когда результат получится нулевым, придется все это показать и домочадцам Мишки. Чего очень не хотелось бы.
– Вот… – Маняша отдала Артему листок с фамилиями. – Как ты просил.
– Не густо, – сказал майор. – Всего… сколько?.. четырнадцать фамилий. И это все?
– Тех, кто приходил к Мише, – это были в основном художники с Троицкой – я знала не всех, – смущенно ответила Маняша. – А что касается друзей… После того, как с ним случилось несчастье, многие стали избегать нас. Уж не знаю почему.
Артем промолчал. А что скажешь? Пока человек здоров, силен, работоспособен, друзей у него как песка в пустыне. Но стоит ему пошатнуться, а еще хуже – встать на колени, как немедленно происходит реакция отторжения. И в конечном итоге остается одиночество, печальный удел старости и физической немощи. Как в военном походе – никто не испытывает особого желания возвращаться, чтобы тащить на своих плечах, кроме ранца и личного оружия, раненого или потерявшего силы пехотинца.
– Добро. У меня еще один вопрос: у Миши был блокнот в коричневом переплете?
– По-моему, да.
– Где он?
– Не знаю. Когда я убирала после… ну, тогда… – Глаза Маняши наполнились слезами, но она пересилила себя и продолжила: – Я не видела эту записную книжку.
– Позвольте откланяться. Но у меня есть просьба. Маня, поищи на досуге этот блокнот.
Возможно, он куда-то завалился. Тщательно поищи. Думаю, блокнот может здорово мне помочь в расследовании.
– Обязательно. А ты заходи к нам… когда будет время. Так тоскливо… жить не хочется…
– Перестань, у тебя дети. Не забывай об этом. Миша всегда будет с вами. А я со своей стороны все равно достану того гада, который его убил. Рано или поздно.
Задумчивый Артем вышел из подъезда, даже не застегнув куртку. Дул холодный ветер, но он этого не замечал. Невеселые мысли притупили его бдительность, и майор не заметил, что за ним внимательно наблюдают из машины, припаркованной на другой стороне улицы. Когда Артем сел в троллейбус, автомобиль медленно поехал следом.
Глава 8
Неделя тянулась словно год. Саюшкин в ожидании звонка от Бубенцова сидел над телефоном как кот возле мышиной норы. Он старался не задерживаться подолгу в туалете, а дверь ванной, когда принимал душ, оставлял открытой. Все эти дни Леха не выходил из дому, и весь издергался. Даже малейший шорох приводил его в трепет, а когда Верка чтонибудь роняла, он вскакивал словно ошпаренный.
Сожительница притихла и с тревожным недоумением, исподтишка, наблюдала за своим "возлюбленным". Теперь она боялась даже рот лишний раз открыть. Саюшкин так разительно переменился, что Верка просто диву давалась. Раньше он был мягким, уступчивым, веселым, а теперь стал угрюмым, неразговорчивым и жестким до жестокости.
Верка, баба битая, совершенно не сомневалась, что Леха, если случится между ними конфликт, как часто бывало прежде, не только ее поколотит, но и вообще может отправить на небеса. На такие тяжелые, пустые глаза, какими стали хитрые, смешливые зенки Саюшкина, она насмотрелась в свое время вдоволь.
