Леха расслабился и кейфовал, развалившись на подстилке из остатков большого картонного ящика. Собутыльники о чем-то неторопливо болтали, натужно жужжали вялые осенние мухи, которых едва не летняя теплынь выгнала из щелей и дупел, куда они прятались от ненастья и ночных холодов, а в небе порхали какие-то птички, собираясь в стайки для отлета в заморские края. Голова стала восхитительно пуста и легка словно пушинка, а жизнь казалась не только сносной, но даже радостной.
– У тебя проблемы? – с нарочитой небрежностью спросил Фигарь, облизывая жирные от тюльки пальцы.
– С чего ты взял? – насторожился Саюшкин.
От сонного, расслабленного состояния не осталось и следа. Он поднял глаза на Фигаря.
Тот осклабился, но его пустой, ничего не выражающий, взгляд невольно вызывал душевный трепет. Казалось, что бывший мент вставил в глазницы непрозрачные линзы.
И тем не менее, Леха по прежним встречам знал, что опустившийся дальше некуда Фигарь подмечает малейшие детали в окружающей обстановке. Даже в таком состоянии он до конца не растерял навыки сыщика, за годы работы в угрозыске въевшиеся в кровь и плоть.
– Да так… Наверное, показалось… – Бывший мент потянулся до хруста в костях. – Плеснуть? – Он взял в руки бутыль с самогоном.
– Не надо. Что тебе показалось? – не отставал Саюшкин.
– Значит, в этот раз не желаешь составить компанию. – Фигарь будто и не слышал вопроса.
– Придется в гордом одиночестве… – Он налил себе полстаканчика. – Фирменный продукт.
– Бывший мент выпил врастяжку и крякнул. – Забористый… блин! Муха, подай огурец!
Мерси, – поблагодарил он не без галантности.
Фигарь с хрустом разгрыз большой соленый огурец, порыжевший еще в поле.
– Что характерно, времена давно изменились, а социалистический принцип засолки овощей сохранился, – продолжил он, с философским видом рассматривая огрызок огурца.
– Кто бы мне сказал, где такие лапти произрастают? Почему их не отдают свиньям на корм, а складывают в бочки? Ведь огурцы внутри пустые.
– Это называется переходный период, – объяснил Саюшкин. – Чтобы народ, случаем, не объелся маленькими и вкусными капиталистическими корнишонами.
Он больше не стал просить бывшего мента растолковать его загадочный и тревожный намек. Неужели по мне видно, что я волнуюсь? – подумал Леха с раздражением. Нужно прекращать этот мандраж. Иначе можно из-за нервов здорово и совсем некстати влипнуть.
– В самое яблочко, – с удовлетворением прищурился Фигарь. – Я бы никогда не додумался.
А ты парень не промах. Котелок у тебя варит.
– Ага, это Балабаниха варит, зараза! – возбужденно и радостно вмешался в разговор Пятак.
– У нее такая ханка
[2]
… во! – Он показал большой грязный палец. – Бля буду!
Он был глуховат и из-за этого физического недостатка часто попадал впросак.
– Глухая тетеря… – Фигарь потрепал Пятака по плечу. – Лакай, братан, пока жив! На наш век пойла хватит. А после нас хоть потоп.
– Пашпорт надо получить, – сказал, что называется, ни к селу, ни к городу, Муха, до этого сидевший в задумчивости. – Ходил в ателье, чтобы фотки шделали, так они меня выгнали.
Я что, не человек!?
– Зачем тебе паспорт, орясина? – удивился Фигарь. – Когда сдохнешь и без документов зароют.
– Ты умный мужик, а говоришь глупошти. Мне пеншию обещали дать. А без документов там никак.
– На кой ляд тебе пенсия? Ты пропьешь ее за один день.
– А я, может, хочу! И никто мне не запретит. У меня и медали были… за труд. Не веришь?
– Эка невидаль – медали! – саркастически ухмыльнулся бывший мент. – Их сейчас на рынке продают. На вес. Бери, сколько душа твоя желает.
– Замолчи! – крикнул Муха, стиснув кулаки. – Не шмей! Я работал! Был передовиком! У меня шемья была… дети… – Пьяная слеза покатилась по закаменевшим морщинам его лица. – Я был как вше…
– Ты чего это, друган!? – встревожился Пятак. – Болит что?
– Болит… – глухо сказал Фигарь. – Душа у него болит. Или что там еще осталось… Пропади оно все пропадом!
Саюшкин тоже пригорюнился. За компанию. Чтобы спрятать от всех где-то внутри торжествующий живчик, который, пританцовывая, орал: "А я не такой! А у меня скоро бабок будет валом! И уеду я отсюда… далеко! И-эх! Пропадай моя телега, я куплю себе авто!" – Леха, а ты не хочешь в туалет сходить? – спросил Фигарь спустя некоторое время.
За этот час они успели с горя пропустить по паре стаканчиков, и теперь весь мир казался Саюшкину сплошным праздником – нет, скорее карнавалом, как в Рио-де-Жанейро – на котором он был главной фигурой. Даже злость на Верку поутихла, растаяла, и Леха начал всерьез подумывать, как наладить с нею прежние отношения.
– Нет, – беззаботно ответил собачий вор. – Я ведь пиво почти не пил.
– А ты сходи, парнишка. Очень советую.
– С какой стати? – Леха с удивлением воззрился на бывшего мента.
– Ты умеешь держать себя в руках? – вопросом на вопрос ответил Фигарь.
Он был таким серьезным, что Саюшкину вдруг стало не по себе.
– Ну… наверное…
– Тогда соберись и выслушай, что я тебе скажу. И ни в коем случае не дергайся! Сиди смирно, не верти головой, смотри на меня и улыбайся. Понял?
Фигарь сказал это негромко – так, чтобы услышал только Леха.
– Да, – кивнул Саюшкин. – Понял.
На самом деле он ничего не соображал. Но мрачный взгляд бывшего мента не сулил вору ничего хорошего, а потому Леха сразу отрезвел.
– За тобой следят, парнишка, – просто и буднично сказал Фигарь.
Саюшкин как будто и не удивился. И даже не дернулся. Он сидел, глядя на собеседника каким-то отмороженным взглядом. Нет, Леха не был твердокаменным и уравновешенным как советский разведчик Штирлиц. Он просто закаменел. И не столько от неожиданности, сколько оттого, что его самые худшие предположения начали сбываться.
– Ты чего молчишь? – спросил бывший мент.
– Кто-о-о? – наконец длинно выдохнул вор.
– Двое деловых. Так, ничего особенного. Мелюзга. Однако "перо" вставить в бок могут запросто. Я их не знаю, говорю из собственно опыта. Судя по внешнему виду, это мелкие, но очень опасные пакостники. Они глаз с тебя не сводят. Это меня и насторожило.
– Где… они?
– Не торопись. Покажу чуть позже. Только не вертись, ради Бога! Видишь ли, я еще сам до конца не уверен. – Фигарь выглядел озабоченным. – Потому и прошу тебя сходить в туалет.
– Зачем?
– Ну и вопрос… За тем самым. Только чтобы все было натурально! Теперь ты понял?
