Когда я устраивался на завод, то, не мудрствуя лукаво, пошел прямиком к Василию Прокофьевичу и показал ему армейскую фотографию, на которой, кроме других парней, были изображены я и его сын. С моей стороны это было не совсем этично, но у меня просто не оставалось иного выбора. Снимок я подарил Василию Прокофьевичу, который настолько расчувствовался, что пустил скупую мужскую слезу.
– Спасибо, Василий Прокофьевич… – Мне вдруг стало стыдно. – Вы так много для меня сделали, а я… – Слова застряли в горле и я судорожно сглотнул. – Так получилось…
Я хотел ему сказать, что мои проблемы, похоже, только начинаются, но благоразумно сдержался. Всему свое время. Несмотря на армейскую прямолинейность, которую иногда принимают за косность, Тополев был далеко не глупым и очень порядочным человеком.
Новое заводское начальство не любило Василия Прокофьевича за прямоту, независимость и резкость суждений, но ссориться по крупному не решалось. Все хорошо знали, что Тополев дружен со многими армейскими шишками. А собратья по оружию своих так просто не сдают…
– А все ли ты мне рассказал, друг ситный? – вдруг спросил Василий Прокофьевич, буровя меня своими серыми глазами, несколько поблекшими от прожитых лет.
Вот старый чертяка! Все-таки вычислил мои переживания. Да, опыт – большое дело.
Сколько таких гавриков, как я, прошло через его руки – не счесть. Поневоле станешь большим психологом.
– Василий Прокофьевич, вы мне простите… – Я заколебался; но только на миг. – Мне бы не хотелось вам лгать. Когда-нибудь… в общем, потом вы все поймете. Еще раз прошу – извините.
– Ну ладно, ладно… – Тополев сокрушенно покачал седой головой. – У каждого человека есть какие-то секреты. А у молодого – тем более. Ты хлопец самостоятельный, грамотный, тебя учить – только портить. Надеюсь, что сам сообразишь куда двигаться. А эту кляузу, – он небрежно скомкал милицейскую бумагу, – я определю в надлежащее место. Можешь о ней забыть…
Конец рабочего дня на заводской проходной напоминает вселенский шмон. Пропускная способность "Кольца" – так назвали круглую комнату, оборудованную специальной электронной аппаратурой – мизерная, и народ, который проходит испытание на честность, движется с черепашьей скоростью. Как в былые времена при посещении мавзолея главного коммунистического вождя. Различные зарубежные детекторы, купленные за бешенные деньги новыми хозяевами предприятия, могут вычислить даже алмазную пылинку в кармане, не говоря уже про образцы покрупнее. Охрана и дежурный психолог (заводское ноу-хау) буровят каждого глазами словно лазерами, выискивая среди толпы подозрительные личности, которые не могут совладать со своими нервами. Мандражирует – значит рыло в пуху. За шкирку такого и в отделение индивидуального досмотра. Как в бане: женщины – налево, мужчины – направо. А там будьте любезны раздеться догола и, пока мы про рубчику прощупаем ваше шмотье, пожаловать к проктологу (или гинекологу – если вы дама). Который с помощью современной медицинской техники осмотрит ваши самые интимные и интересные места – вдруг вы решили использовать их в качестве тайника для драгоценных камешков?
В общем, выход за ворота завода после окончания рабочей смены процедура длительная, неприятная, но в то же самое время очень познавательная. Чего только не наслушаешься за долгие минуты топтания почти на месте в любую погоду и любое время года.
Милейший и умнейший Владимир Даль, составитель "Толкового словаря", по сравнения с некоторыми представителями рабочего коллектива завода "Алмаз" просто дилетант в "великом и могучем" русском языке. Одних синонимов к слову "украсть" ему бы наговорили еще на одну книгу. Я уже не вспоминаю про наш сленг (это если по научному), который настолько обширен и многогранен, что давно заслуживает многотомного академического издания. Могу только добавить, что в этом плане женщины вовсе не отстают от мужчин. Скорее наоборот. Поэтому, да здравствует гидра эмансипации!
Я терпеливо ждал, пока меня не проглотит квадратная пасть "Кольца". Двустворчатые двери из витринного стекла бесшумно взмахивали своими прозрачными крыльями, загоняя внутрь глухо урчащий озлобленный народ, а вокруг меня теснились самые нетерпеливые, пытавшиеся проскочить вне очереди. Наверное, своим отрешенным видом я внушал им доверие. Впрочем, мне, в отличие от многих других, спешить было некуда.
Но на самом деле я только прикидывался, что стою столбом и ловлю открытым ртом осенних мух. Совсем даже напротив – все мои органы чувств работали на полную мощность. И причиной этому был шустрый малый с блудливыми глазками и дурно пахнущим щербатым хлебалом, которого все кликали Вальтоша. Он терся около меня, словно кобель возле суки у которой началась течка. С чего бы?
Про Вальтошу я был наслышан. Когда-то он служил в милиции, но был оттуда с позором изгнан за непомерный аппетит по части поборов и взяток. Именно, непомерный – сиречь, не по чину – что в милицейской иерархии карается особенно строго. Без особого успеха помыкавшись по разным коммерческим предприятиям (об этом периоде его жизни, как рассказывали знающие люди, можно было писать уголовные хроники), Вальтоша в конце концов нашел приют на "Алмазе". Кто его сюда воткнул и зачем, про то история умалчивает. Но практически все работники завода знали, что бывший мент продолжает работать по старому профилю. Хотя он и числился в ремонтниках.
Вальтоша стучал. Притом вполне профессионально – так, как это может делать только сотрудник, уволенный из органов, хорошо знакомый с методами оперативной работы.
Вальтоша рыскал по заводу словно хорек в курятнике, подстерегая глупых и зазевавшихся. И когда в конце концов он сдавал нарушителя со всеми потрохами заводской охране, спасти бедолагу уже не мог никто – фактаж на свою добычу Вальтоша предоставлял железный. Поговаривали, что этот сукин сын еще и хороший карманный вор, благо учиться ему было у кого – папаша Вальтоши в свое время ходил в козырях и держал железнодорожный вокзал. Он не только сам "щипал", но и прослыл наставником малолетних карманников. То есть, был вором экстракласса. Его посадили на нож залетные, у которых он стибрил узелок с драгоценностями, позаимствованными ворамидомушниками у неосторожных граждан, оставлявших квартиры без присмотра.
Ближе к "Кольцу" и вовсе стало тесно. Ободренный близкой свободой народ с вполне понятным нетерпением напирал на никелированную вертушку, за которой под козырьком зазывно горели люминесцентные лампы, отражаясь в стеклянных дверях. Вальтошу прижали ко мне с такой силой, что я едва на ногах устоял. Не в силах терпеть зловонное и шумное дыхание бывшего мента за своей спиной, я одним рывком поменял диспозицию и поставил его впереди себя.
– Спасибочки… хи-хи-хи… – засмеялся он гнусненьким смешком.
– На здоровье… – буркнул я, стараясь не глядеть в бесцветные глаза Вальтоши.
Видимо он хотел еще что-то сказать, но тут поднажали сбоку и хлипкого стукача едва не притоптала дородная бабища, невесть каким образом ухитрившаяся занять его место. Она с вызывающим видом поглядела на меня – похоже, приготовилась начать скандал – однако, получив в ответ добродушную улыбку, тут же сменила гнев на милость. Наверное, до нее дошло, что я еще молод и хорош собой (по крайней мере, для нее), а потому она игриво повела полными плечами и опустила глаза долу, изображая большую скромницу.
