Да что же это такое!? Опять – "или"!? Тогда можно идти еще дальше: муж Юлии замочил своего соседа, возвратился, рассказал ей, что я с испугу карабкаюсь на их балкон, и начал названивать в милицию, чтобы сообщить о стрельбе в квартире этажом ниже, тем самым выставляя себя перед компетентными органами законопослушным, ни в чем предосудительном не замешанным, гражданином. Версия более чем убедительная. Правда возникает уйма вопросов. Зачем он грохнул богатенького рогоносца? По какой причине дал мне преспокойно смыться? Почему в присутствии свежеиспеченной вдовы открыл сейф и изъял деньги и драгоценности? Ладно, предположим они были в сговоре, но тогда каким боком к этому дуумвирату добавить Юлию? Они что, решили создать дружную мусульманскую семью – один муж и две жены? И искали козла отпущения? Хорошо, пусть так. Но интересно знать, почему они именно на меня кинули глазом? Неужто я выгляжу со стороны как сказочный Иван-дурак – до того, как его короновали на царство?
Стоп! Ни шагу дальше! Иначе точно крыша поедет.
А что если спросить Юлию напрямую, без всяких ля-ля? И таким нехитрым способом решить кучу проблем? Если Юлия и впрямь меня любит, если она прикипела ко мне сердцем… и так далее, и тому подобное… то просто обязана раскрыться передо мною как созревший розовый бутон.
Господи, Чернов, до чего ты наивен! Если не сказать больше… Раскусить до конца женщину невозможно. Это прописная истина. И не потому, что она очень хитрая или необычайно умная. Скорее, наоборот. Просто женщина обычно принимает такие нелогичные с точки зрения здравого смысла решения, что никакой мудрец, пусть даже у него будет семь пядей во лбу, не в состоянии постичь ее деяния. Бывают, конечно, исключения, но таких женщин выбирают в депутаты.
Итак, к чему я пришел. А ни к чему. Сплошной мрак. Бред сумасшедшего, помноженный на чувство, которое можно считать скоропостижной любовью. С большой натяжкой, если учесть мои похождения с гречанкой. Черт возьми! Ко всем моим бедам мне только и не хватало внутреннего конфликта, когда ум за разум заходит.
Я направил свои стопы на Гнилушки. Ситуация сложилась абсолютно тупиковая и мне край нужно было посоветоваться с Дубовым, хотя я нужен был ему как зайцу стоп-сигнал.
У него своих хлопот хватало. Но иного выхода я пока не видел. Мне требовалось поистине железное плечо, чтобы опереться на него и немного передохнуть от всех перипетий, свалившихся на мою беспутную голову. К тому же я теперь бомжевал и мне необходим был – пусть не на долго – тихий и хорошо защищенный от всяких напастей угол…
Я прошел прямо во двор "Охотничьего домика" через калитку в воротах. Так сказал Петр Никанорович: "Если нужна будет хаза, в ресторан не заходи. Иди в третий бокс гаража.
Внутри за стеллажом есть железная дверь, выкрашенная под цвет стен. Ключ от нее лежит на верхней полке в консервной банке с винтами. Дальше увидишь сам…". Мне думалось, что двор пустынен, но когда я подходил к гаражу, откуда-то вынырнул крепкий парень специфической наружности в просторной куртке, довольно выразительно оттопырившейся с левой стороны; похоже, там у него была "дура" солидного калибра. Он молча проводил меня глазами и исчез, едва я потянул на себя створку гаражных ворот.
Все оказалось так, как говорил Дубов. Ключ был на месте, стеллаж, похожий на шкаф, сдвинулся в сторону легко (он был на колесиках) и спустя полминуты я бочком протискивался через узкий темный коридор, образованный двумя стенами гаража – наружной и фальшивой. Вскоре я добрался до ступенек, которые вели куда-то вниз.
Спускаться уже было легче – впереди брезжил свет одинокой лампочки.
Внизу тоже находился коридор, но пошире. Он заканчивался крепкой дубовой дверью с глазком. Она была заперта. Я постучал. В ответ никакой реакции. Подождав чуток, я снова начал барабанить – уже с большей силой. Опять тишина. Тогда я, разозлившись, пнул дверь несколько раз ногой. Дошло. Послышалась возня, пыхтение, затем звякнул засов и на пороге появился уже знакомый мне официант Жорик. Он смотрел на меня сумрачно и неприветливо.
– Добрый день, – сказал я, заискивающе улыбаясь.
– Кому добрый, а кому и не очень… – буркнул официант. – Проходи… – Он посторонился. – Между прочим, тут есть звонок.
– Извини, не заметил.
Жорик буркнул что-то себе под нос – наверное в мой адрес и не очень лестное – и закрыл дверь. Я огляделся. Мы стояли в крохотном тамбуре, грубо сложенном из красного кирпича. Справа от меня находилась еще одна дверь с навесным замком, а чуть поодаль виднелись ступеньки, ведущие вверх.
– Топай, – сказал Жорик, легонько подталкивая меня в спину.
Мы поднялись по ступеням в достаточно просторное помещение, где царил зверский холод. Оно было обшито алюминиевыми панелями, покрытыми инеем, а на крюках, вмонтированных в низкий потолок, висели замороженные туши. Это была морозильная камера. Немного поколдовав над каким-то пультом, Жорик нажал нужную кнопку, и проем, из которого мы вышли, закрылся. Теперь на том месте не было даже маленькой щели и стенка выглядела монолитной.
Интересно, подумал я, поеживаясь от холода, а как нам отсюда выбраться? Входная дверь камеры не имела даже намека на какие-либо запирающие механизмы. Но не очень говорливый официант повернул один из крюков на сто восемьдесят градусов, раздался всхлип, и дверь, видимо оснащенная пневматическим устройством, мягко сдвинулась в сторону.
Мы попали на кухню. Похоже, это был цех холодных закусок, судя по оборудованию. В нем не оказалось ни единой живой души. Каким-то хитрыми коридорчиками мы миновали главный кухонный блок, распространяющий удивительно вкусные для моего голодного желудка запахи, и очутились в помещении небольшой конторы, если верить табличкам на дверях – "Бухгалтер", "Зав. производством", "Технолог", "Директор". Да, Петр Никанорович организовал свое дело по науке. Его заведение вовсе не походило на самодеятельные непрофессиональные обжираловки, расплодившиеся за последние годы в неприличном количестве.
Кабинет Дубова оказался на удивление светлым и просторным. Видимо, в пику изрядно попившим у него кровушки тесным тюремным помещениям. Интерьер тоже был на высоте – солидный и богатый. Я вспомнил наш первый доверительный разговор, состоявшийся в тесной комнатушке. Видимо, Петр Никанорович принимал там только шнурков, темных лошадок, о которых он мало знал. Или чересчур много…
– Хорошо, что мне доложили о твоем приходе, – пожимая мне руку, сказал Дубов. – А то куковал бы ты в подвале до нового пришествия. Поленился нажать на кнопку звонка?
– Я вообще ее не нашел.
– А… – Петр Никанорович скупо улыбнулся. – Извини, запамятовал. Я тебе тогда не сказал… Кнопка находится в гараже, у ворот. Это для оперативности. Пока спустишься в подвал, тебя уже ждут. В жизни разные истории случаются…
Я не стал уточнять, какие именно истории он имеет ввиду, лишь понимающе кивнул.
– Петр Никанорович, мне нужно временное пристанище. На неделю, возможно, чуть больше.
– О делах поговорим позже. Ты голоден?
