Но мне не мог помочь даже этот прекрасный человек. Ничем. Я влип по крупному. Меня взяли с меченным стволом. На рукоятке "макарова" действительно не оказалось моих отпечатков, однако этот тонкий лучик света в мрачном царстве, куда я попал благодаря своенравной Тихе – богине случая и судьбы, общей безрадостной картины не менял. Мне шили заказное убийство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Дело оставалось за малым: собрать железный фактаж и задокументировать. Это чтобы я на суде не очень брыкался. А в идеальном варианте повесить на меня еще несколько "глухарей" – нераскрытых убийств из той же серии. На киллера я тяну на все сто: холост, веду замкнутый образ жизни (женщины не в счет), часто бываю в командировках, прошел "горячие" точки, а значит имею боевой опыт и соответствующую выучку… Кандидатура на наемного убийцу просто сногсшибательная. Представляю, как отреагирует наш отдел снабжения, когда до моих коллег дойдет такая новость…
Я сидел уже третьи сутки. Можаев почему-то не торопился вызывать меня на очередной допрос и я изнывал от скуки и безделья, погруженный в безрадостные мысли. Товарищи по несчастью – их было четверо – болтали о чем ни попадя. Удивительно, как быстро нивелируются в тюрьме человеческие личности. И аристократ духа, и бандит, и бомж, попав за решетку, начинают говорить и думать совершенно одинаково. Процесс адаптации до бордюрного уровня происходит прямо на глазах. Тюрьма имеет свои законы, свой язык и свой образ мышления. Академик от литературы уже через месяц после внедрения в эту обитель порока спускается со своих заоблачных высот на грешную землю и начинает ботать по фене
[4]
как старый шаромыжник.
Конечно, нынешняя тюрьма не совсем та, что была когда-то, при царе Горохе. А точнее, во времена культа личности и ранее. Блатной жаргон основательно подзабыт даже ворами "в законе". Однако общий примитивизм суждений, косноязычная речь и дебильные мечтания (типа – эх, пройти бы сквозь стены! эх, стать бы человеком-невидимкой! эх, мне бы чемодан баксов – и за бугор!) настолько одинаковы у разных и по образованию, и по былому общественному положению индивидуумов, что можно говорить о тюрьме как о явлении в жизни страны, о неком институте искривленной личности, который не выдает дипломы, но нивелирует интеллекты, приводя их к общему знаменателю. Хотя бы потому, что по статистике (если я не ошибаюсь) каждый десятый совершеннолетний гражданин нашей бывшей "могучей и неделимой" попробовал "прелестей" исправительной системы.
А в нынешних реалиях первой стадии капитализма (политически неграмотным следует почитать, например, Карла Маркса) это только начало бесконечно длинной очереди.
Потому я тоже слушал, внимал и учился. На ходу. Кто знает, сколько мне придется здесь торчать. Но самым скверным оказалось то, что за стенами ИВС у меня не было ни одной родной души. Потому на передачи с воли я рассчитывать не мог и должен был насыщаться тем, что дадут в установленном порядке. А давали не густо. И не жирно.
Правда, все было приготовлено с душой. Это уже постарался начальник ИВС, зорко и постоянно следивший за качеством и количеством пищи, которая попадала на раздачу. -… А он говорит – вали отсюда! А я говорю – это мой дом. А он говорит – был. А я говорю – как это был? я здесь прописан. А он говорит – я женился на твоей бывшей жене. А я говорю – она не бывшая, она моя, и согласие на развод я ей не давал. А потому дергай, козел, отсюда, пока трамваи ходят. А он меня за грудки. Ну я и… этим… кухонным ножом… длинный такой… А чего он, сука, детей моих травмирует! Бля!.. Я отец!
Мужика зовут Антоний. Ни дать, ни взять – Антоний! Истинный римлянин с нордическим характером. Зарезал хахаля своей жены, ждет суда. Худой, благообразный, со светлой бородкой клином – хоть иконы с него пиши. Он и подвизался в какой-то секте, из-за чего у Антония возник семейный конфликт с разладом. Его речь густо уснащена сленгом. Это уже благоприобретенное в тюрьме. Время от времени Антония зашкаливает и тогда он возвращается в свое привычное состояние и начинает вещать – говорит очень грамотно, без грязи, проникновенно и красиво. Чувствуется неплохое образование и даже ум.
Правда, тронутый не то шизофренией, не то сектантскими заморочками.
– Ну и дурень, – басит его собеседник, степенный и кряжистый, как столетний дуб, Колодяжный, хохол, "гость" из-за низкого бугра, за которым расположена братская Украина. – Теперь тебе хана, а твоя баба еще не одного найдет. Всех кобелей не перебьешь. Если у бабы течка, ее не удержишь и в тюрьме, за высокими стенами. Слыхал, на втором этаже одна забеременела? А она под следствием уже почти год. Ветром надуло… хэ-хэ… Хочет под очередную амнистию попасть, бля…
Колодяжный приехал в Россию на заработки. И все было бы хорошо, но не повезло ему с хозяином. Колодяжный с бригадой срубил этому новому русскому дачу и даже деньги получил – как он рассказывал, по пять штук "зеленью" на каждого. А после, усадив счастливых хохлов в автобус, чтобы отправить их на железнодорожную станцию, этот сукин сын позвонил кому надо и через час работяги остались не только без единой копейки, но и без вещей. Автобус остановили в чистом поле стриженные братки и обобрали его пассажиров до нитки.
Бедные украинцы потопали пехом в город, чтобы поискать там правду, а Колодяжного послали к бывшему хозяину за небольшим займом – чтобы не помереть с голодухи, пока найдут новый объект. Все-таки мужик свойский, считали работяги, гляди выручит.
Колодяжный приспел на сработанную его руками дачу в самый аккурат. Там как раз шел дележ награбленных денег между остановившими автобус бандитами и хозяиномнаводчиком. Колодяжный хорошо запомнил лица своих обидчиков, которые, кроме всего прочего, еще и пересчитали работягам ребра. А потому, долго не рассусоливая, достал из своей рабочей сумки личный топор, очень удобный в руке и острый словно бритва, и изрубил на куски всех, до кого дотянулся. То есть, отморозков в полном составе и своего непорядочного заказчика. Забрав баксы, он честно распределил их между товарищам (в том числе отдал и свои с наказом доставить семье), и пошел в милицию сдаваться.
– Мужики, вы чё мазуту гоните!? Да все бабы стервы, бля! Женщина – не человек. Это доказала наука, бля. Тебе, Антон, нужно было резать не того придурка, а свою половину, – вступил в разговор следующий сиделец – небольшого роста, дерганый и злой, словно потревоженное гнездо ос, Михрютка (так я называл его про себя; на самом деле имя сокамерника было Михаил или, если по-простому, как он любил, Миха). – Их вот где нужно держать, бля! – Он показал свой грязный жилистый кулак. – Чуть что не так – сразу по сопатке. Как шелковая будет, бля. А чужих мужиков и за километр не подпустит.
Михрютку повязали пьяным вдрызг, в полной отключке. Но про то ладно, с кем не бывает. Однако, если рядом с тобой находят труп, притом твоего приятеля и собутыльника, да еще и с отверткой под сердцем, а отвертка оказывается именной, с наборной ручкой из разноцветного плексигласа, и принадлежит тебе, то очень трудно доказать кому либо, что ты просто шел, споткнулся о лежавшее на дороге тело, и, ударившись головой о бордюр, потерял сознание. Тем более, если ты уже три срока оттянул, притом последний – за вооруженный грабеж.
