«Господи, это ты?!» – мысленно возопил потрясенный до глубины души художник. Ответом ему был удар грома, после которого Олег перестал адекватно реагировать на происходящее.
Птица над избой ведуньи по-прежнему взмахивала своими громадными крыльями, и буря, поднявшаяся над болотом, ломала тонкие деревца и выплескивала на сухой берег зловонную жижу…
Глава 8
– Ну, силен ты поспать, паря! – сказал Беляй, ставя на стол кувшин с молоком. – Вона скоки на часах. Ужо обед, а мы ишшо и не завтракали. Вставай, лежебока. Поди, проголодалси?
Настенные часы у Беляя явно были дореволюционными: с гирями, кукушкой, которая давно умолкла и лишь уныло выглядывала через приоткрытое окошко и ржавым циферблатом, на котором цифры только угадывались. К гирям был подвешен дополнительный груз в виде маленького утюжка (который нагревался, если поставить его на плиту) эпохи военного коммунизма, и сломанного амбарного замка.
Это чтобы механизм ходиков, изношенный донельзя, все же продолжал выполнять свою функцию, пусть и со скрипом.
Время на часах, как приметил Олег, Беляй выставлял по солнцу – на глазок. Впрочем, оно ему и не нужно было. Час сюда, час туда – какая разница?
В этой выморочной деревеньке время застыло, остановилось, и лишь тиканье маятника часов подсказывало, что в окружающем мире все-таки происходят какие-то изменения.
Олег посмотрел на часы, мысленно расчертив циферблат на секторы, и определил, что время и впрямь близится к обеду; малая стрелка ходиков неприкаянно маялась где-то в районе цифры «11», а большая уже почти догнала свою товарку.
– Да… кгм!… не без этого, – ответил Олег и встал на ровные ноги.
Тут его немного повело, и он сумел сохранить равновесие, лишь опершись о стену. Беляй бросил на него заинтересованный взгляд, но промолчал.
Олег вышел во двор и умылся из дюралевого умывальника. При этом он невесело ухмыльнулся: хорошо, что в деревне нет добытчиков цветных металлов, всегда страдающих похмельным синдромом. Иначе этот умывальник уже давно был бы сдан в приемный пункт металлолома.
Кроме молока, Беляй поставил плошку с медом и положил еще горячий свежеиспеченный каравай.
– Это все Дарёна, – сказал он, кромсая хлеб большими кусками кухонным ножом с роговой рукоятью. – Для тебя постаралась.
– С какой стати?
– Хе-хе… Многие ходили той дорожкой, что ты вчера, да не все возвращались. Так что сегодня, считай, твой второй день рождения, паря.
Вспомнив вчерашнее представление, устроенное Ожегой, художник невольно вздрогнул. Бр-р-р! Похоже, Беляй прав – Олега едва кондрашка не хватила от всего того, что он увидел и что узнал.
А уж как он топал обратно, это и вовсе целый роман. Иногда ему казалось, что под ногами нет тропы, и он идет, как тот призрачный седой старик, который вытащил его из трясины, – через болото напрямик, не придерживаясь вешек, указывающих тропу.
В деревню Олег пришел уже по темноте, но в каждой избе горел свет, а в окнах торчали головы в белых бабьих платочках – так же как и тогда, когда он направлялся на свидание с ведуньей.
Он настолько устал, что у него хватило сил только на то, чтобы принять душ – вылить на себя три ведра воды с бочки.
А затем Олег упал на постель и уснул, как умер; за всю ночь он не увидел ни одного сна, что было для него весьма необычно. И еще он хорошо запомнил, что Беляя в избе не было…
Холодное цельное молоко с горячим душистым хлебом показалось Олегу нектаром олимпийских богов. После двух чашек он почувствовал, что к нему вернулись и силы, и способность здраво мыслить.
– Будем прощаться, – сдержанно сказал Олег после завтрака. – Мне нужно возвращаться… До станции подбросите?
– А то как же… – Беляй смотрел испытующе и, как показалось художнику, с сочувствием. – Мы завсегда…
– Спасибо за хлеб и за кров. В деньгах моих заграничных вы не нуждаетесь, но все равно за мною должок.
– Скажешь такое… Сочтемси. Но позволь спросить – пошто так рано съезжаешь? Ведь ты намеревалси погостить у нас, насколько мне помнится, с месячишко.
– Человек предполагает… Надо. Мне надо быть в городе.
Беляй с тревогой посмотрел на закаменевшее лицо Олега и сказал:
– Ты не принимай близко к сердцу то, что наговорила тебе Ожега. Она, конечно, многое может проведать, но не до самого донышка. Живи, как жил до этого.
– И это говорите мне вы?! – гневно спросил Олег. – А кто меня подвел к мысли, что обязательно нужно выслушать предсказания Ожеги?
– Моя вина тут малая, – сухо ответил Беляй. – Тока то, что привез тебя сюда. Но я ить человек подневольный. Сказала мне Ожега – встреть человека, я и встретил. И приютил. Не вижу в энтом злого умыслу. А дальше сам смекай. Ты человек умный, образованный, не то, что мы… деревенщина.
– Да уж… деревенщина. В особенности Ожега. Как на меня, так она, по меньшей мере, доктор психологии.
– Дохтур она или не дохтур – мне неведомо. Но то, что Ожега к нам приехала из Питера, это точно. Тока энто было очень давно. Мне мамка сказывала.
– Понятно. И что, она никогда не покидала эти места?
– А зачем? Ей здесь хорошо. Вона скоки живет. В городе так долго не протянешь.
– Значит, к ней приезжали, – уверенно сказал Олег. – Интересно, кто бы это мог быть?
– Мы по чужим сусекам не шебуршим, – отрезал Беляй. – Надобно было у нее самой спросить.
– Это уже не суть важно, – ответил Олег.
И начал собираться…
Желтопуз еле плелся. Похоже, его совсем не прельщало разнообразие, которое предполагала дорога до станции. Старый одр с гораздо большей охотой жевал бы сено в яслях или пасся возле болота, где росла густая сочная трава.
Беляй был необычайно молчалив и задумчив. Олег тоже не испытывал особого желания точить лясы.
Лес будто специально принарядился, чтобы проводить художника. Картины одна краше другой могли очаровать кого угодно, но Олег лишь автоматически, по давно устоявшейся привычке, фиксировал их в своей профессиональной памяти, откладывая эти своего рода биологические слайды прозапас, в дальние закрома черепной коробки.
Художник лишь спросил Беляя, как называется деревня, в которой он так недолго пожил; удивительно, но эта мысль пришла ему в голову только сейчас. Олегу вообще казалось, что крохотная деревушка – скорее, выселки – среди лесов и болот вряд ли имеет название.
– А как же, было название. Тока оно уже никому не нужно, – уклончиво ответил Беляй.
– И все-таки? – не отставал Олег.
Беляй недовольно пожевал губами, все своим видом давая понять, что вопрос ему не понравился (с чего бы?), но в конечном итоге ответил:
