Олег встал, достал пачку долларов, разорвал упаковку, и швырнул деньги на диван. Зеленые бумажки разлетелись, образовав умопомрачительно приятную картину. Художник вдруг почувствовал прилив сил; эйфория от неожиданного богатства ударила в голову, заставив совесть замолчать.
«Пойду в кабак! – решил Олег. – Что сидеть одному в пустой квартире. К тому же кишки марш играют, а в холодильнике – пустыня. И вообще – плевать я хотел на все проблемы!»
Куда идти, Олег уже знал – в ресторан «Арарат». Это было, пожалуй, самое шикарное заведение подобного рода в городе. Кухня там была потрясающей. Шеф-повар «Арарата» даже какой-то приз привез из Франции, когда ездил туда на конкурс.
Сборы много времени не заняли. Уже спустя полчаса Олег ехал в такси. Сегодня был его вечер, и он должен – нет, просто обязан! – отметиться в ресторане по полной программе.
На город опускались сумерки.
Глава 14
Когда едешь в машине на месте пассажира, обычно не замечаешь дорожных ориентиров. И уж тем более не запоминаешь повороты, перекрестки, улицы и переулки. Олег тоже грешил этим то ли недостатком, то ли счастливой особенностью человеческой психики не нагружать мозг излишними подробностями.
Главное для пассажира – благополучно доехать в пункт назначения. И если он едет в такси – поменьше заплатить.
У таксистов обычно свой счетчик, в голове, а не тот, что установлен в кабине. И считает он почему-то не длину пути, пройденного машиной, а сумму расстояний, которые преодолели все ее четыре колеса по отдельности. Это болезненное состояние у таксистов особенно проявляется в ночное время.
Сегодня Олег не следил за счетчиков. Он был богат. Тысяча рублей туда, тысяча сюда – какая разница? Человек с большими деньгами в кармане о таких мелочах не задумывается.
Художник по-прежнему пребывал в состоянии эйфории. Мыслями он был далеко и от машины, в которой ехал, и от города, и даже от страны.
А потому мелькающие за стеклами кабины здания, проспекты, скверы, уличные фонари были просто не стоящим внимания задником сцены, на которой разворачивалось действо его фантазий.
Наверное, Олег еще долго находился бы в состоянии прострации, не попадись на пути «волги» глубокая колдобина. Его сильно тряхнуло, побеспокоенные мысли разбежались, и художник наконец начал присматриваться к дорожным ориентирам.
Местность была совершенно незнакома. Олег, проживший в городе практически всю свою сознательную жизнь, знал его достаточно хорошо. Конечно, в темноте иногда даже свой дом видится чужим. Но все же…
Олега поразила темнота. Ему показалось, что она опустилась на город внезапно, словно над небесным куполом задвинули плотные шторы. Уличных фонарей не было, большей частью одно– и двухэтажные дома вдоль дороги угадывались лишь тогда, когда на них попадал свет фар, а в небе не просматривалась ни одна звезда.
Шокированный увиденным, Олег окликнул таксиста:
– Эй, куда мы едем?!
– Объезд… – буркнул тот, закладывая вираж, чтобы не угодить в очередную выбоину.
Это объяснение не успокоило художника. Он, конечно, знал, что летом на городских улицах сплошь и рядом ведутся дорожные работы, но такси, судя по всему, уже выехало на окраину города, тогда как ресторан «Арарат», куда Олег направлялся, находился почти в центре.
Неужели такой длинный объезд? Нет, здесь кроется что-то другое… Чувствуя, как откуда-то из неведомых глубин подсознания начинает подниматься мутная волна страха, возбужденный Олег скомандовал:
– Стой! Тормози!
– Ну… чего там еще? – недовольно спросил водитель, но машину не остановил.
– Тормози, говорю! И поворачивай обратно.
– Зачем?
– Не твое дело. Я плачу, ты рулишь. Я передумал. Отвези меня домой.
– Дело ваше…
«Волга» съехала на обочину и остановилась.
– Что такое? – воскликнул Олег.
Водитель повернулся к нему всем телом и спокойно ответил:
– Ничего. Просто ты, козел, уже приехал.
С этими словами таксист подсунул под нос художнику баллончик и нажал на кнопку распылителя. Струя какой-то гадости ударила в нос, попала в глаза и рот, и Олег почувствовал, что теряет сознание.
Последнее, что он успел сделать, это изо всех сил двинуть в ухмыляющуюся физиономию таксиста. Удар отчаяния оказался настолько силен, что голова негодяя мотнулась назад, словно была тряпичной, и ударилась о лобовое стекло.
Больше Олег уже ничего не помнил. Он ухнул в глубокую бездонную ямину, на дне которой ревели и бесновались какие-то звери…
Очнулся художник от разговора. Разговаривали двое – таксист и еще кто-то. У второго голос был грубее и с начальственными нотками.
– Ты что, дурак?! Тебе бы только мочить.
– А что ж он… сука!… приложился, как кувалдой.
– Все, будем считать, что вы квиты. Не надо было свою ряшку под его кулак подставлять. Сам виноват.
– Висок рассек… – продолжал злобно бубнить таксист.
– Достань из аптечки пластырь, я тебя подремонтирую.
Какое-то время в наступившей тишине слышалось только обиженное пыхтенье таксиста. Олег повернул голову направо, затем налево, и убедился, что лежит на спине связанный скотчем по рукам и ногам.
На небе уже появились звезды, и стало немного видней. В их неверном свете художник различил, что его, похоже, отвезли на городскую свалку, потому что вокруг высились бугры мусора и доносился неприятный запах разлагающейся биомассы, который никак нельзя было спутать с каким-то другим.
«Все, мне конец… – вяло подумал Олег, еще пребывающий под воздействием усыпляющего препарата. – Тут меня и зароют… Глупо. Даже деньги, что дал мне Карла, я не успел спустить. А он был прав. Сегодня у меня действительно опасный день. Надо было прислушаться к его советам… дурак!»
– Нормалек? – спросил обладатель грубого голоса.
– Сойдет…
– Не скули, немного поболит и перестанет. Какой ты нежный… А все потому, что армии не попробовал. Там бы тебя научили, как свободу любить.
– Меня не взяли по здоровью, – буркнул таксис.
– Не надо лохматить бабушку. Скажи, что откупился, это будет честнее.
– А тебе какое дело?!
– Да, в общем, никакого. Но мне не нравятся крысы, которые отсиживаются на гражданке, когда нормальные парни тянут войсковую лямку.
– Ты чего завелся?
– Ничего. Это я так… Все, по машинам. Время…
Спустя несколько минут над свалкой воцарилась настороженная тишина. Олег попытался освободиться от пут, но клейкая лента, которой были связаны его руки и ноги, оказалась чересчур прочной.
