Темно-коричневого цвета, она была точно сшита из толстой, складчатой и бородавчатой кожи. Она подрагивала и пульсировала, и пульсировала так, словно в ней варилось и кипело нечто. Нелепым придатком на ней выглядело лицо — тоже почти человеческое, но отмеченное какой-то ускользающей дьявольщиной: лицо сатира, фавна, греховного бога Пана.
— Это, — чирикнул маг, — величайший актар гагтш!
Маленький рот приоткрылся, и...
И зазвучал необычайно приятный, мелодичный голос, настоящий оперный баритон:
— Здравствуйте, господа.
— Зд... рав... здравст... здрасьте, — в разнобой и с заиканием отвечали оба головореза.
— Вы обеспечили секретность? — свистнул маг фистулой.
— А... а как же, — чуть запнувшись, ответил Тощий. — Объект в комнате упакован. Своих я вывел в зал, пусть там посидят. Они вас не увидят.
— Хорошо, — обронил маг. — Мы идем.
И оба урода неуклюже, с какой-то абсолютно нечеловеческой координацией движений пошагали в дом.
7
Их не увидели, это верно Тощий сказал. Но услышали. Не услыхать было невозможно.
Полы и стены содрогнулись от тяжести монстров. Мыло рот разинул.
Вбежал Тощий.
— Все в норме? — спросил он. — Сидеть тихо! Не высовываться. Быть в готовности. Ждать моих указаний. Все!
И исчез.
Шаги протопотали в подсобку...
Пистон ощутил, как затомилось, нехорошо затяжелело у него внутри. Сейчас пытать будут... А что он, Пистон, может сделать? Ничего.
Он встал.
— Пойду пос... ть, — хмуро объявил он. — Чего-то приспичило...
По крайней мере, хоть подальше от этого всего, хотя б не видеть, не слышать.
Побрел в дальний конец зала. Там оказался ход в темный узкий коридор. Пистон свернул туда. Дальше был другой поворот, вправо. И тьма.
Заинтересовавшись, Пистон двинулся по коридору. Фонарь при себе у него был, он включил его и стал рассматривать окружающее.
Коридор завершался туалетом: теснейшим помещением, в котором, естественно, царил унитаз, пересохший, как ручей в Сахаре. Сбоку на стене были видны крепления раковины, но самой раковины не было и в помине.
Кривая ухмылка выдавилась на губах Пистона: надо же, словно и не врал... К слову сказать, по большой нужде ему вовсе не хотелось. Да и по малой тоже. Он осмотрелся. Унитаз был старой конструкции, с бачком, на трубе вознесенным к потолку. Пистон посветил туда фонарем.
Черт возьми, там что-то есть!..
Вот тут Пистона в самом деле разобрало любопытство. Он встал на обод унитаза, дотянулся до предмета, потащил его наружу. Тяжелый!
Что такое... Пистон выволок действительно тяжелый предмет, завернутый в толстую тряпку, байковое одеяло.
Оружие, что ли. Он стал торопливо разворачивать эту штуку...
И обомлел. Челюсть отвисла.
У него в руках был... импульсный генератор!
И тут же пронзила мысль: так вот зачем сюда бегал Слякоть! То-то он сюда шнырял едва ли не каждый день!..
Вот сволочь.
Долго раздумывать Пистон не стал. Проверил блок питания — нормально! Глазок индикатора вспыхнул ровненьким зеленым светом. Тогда Пистон сунул генератор за пазуху, так, чтоб в любой момент выхватить и сработать. Проверил: все отлично. Он сразу почувствовал себя уверенно и быстрым шагом вернулся в зал.
— С облегчением? — усмешливо спросил Редька. — Быстро ты!
— Чего?.. А, да.
Он сел, поерзал малость.
— Ну что там? — спросил у Редьки. Тот пожал плечами: — Пока тихо.
8
Пистон ошибался: никто и не собирался Федьку пытать.
Правда, самому Федьке в данный момент это было глубоко все равно, потому что у него так разболелась голова, что это само по себе стало хуже всякой пытки. Боль распирала череп спереди и справа, причем такими пульсациями, волнами. От нее Муха болезненно щурил правый глаз: казалось, откроешь его полностью, и башка тут же треснет.
Федя стискивал зубы, но стонать себе, не позволял — не мог уронить достоинства перед врагами. Терпел. Лампа чадила.
Вдруг дверь распахнулась, свет фонаря ударил в глаза. Федя зажмурился.
— Сюда, — проговорил знакомый голос. И тотчас тяжко дрогнул пол.
В полутьме, в мелькании ослепляющих лучей Мухе почти не видно было, кто там. Хотя понял, конечно: это гоблины. Стало жутко, чего уж там. Но сразу вспыхнула и злость: ну нет, твари!.. Шиш вам, а не что-нибудь. И он приготовился ко всему.
— Не темно? — предупредительно спросил голос. Бесформенно ворочались во мраке огромные тела.
— Достаточно, — противно вякнул голос другой.
«Гоблин, сволочь», — сквозь наплывы боли трудно подумал Муха.
Нечто мурлыкнуло за спиной.
— Но можно, — пропищал противный, — можно, можно... Пригласите! Однако ненадежнее.
Луч метнулся к выходу.
Тощий — понятно, это он был с фонарем — вышел из подсобки и шагнул в зал.
— Пистон, — выбрал он. — Фонарь есть?
— Да, босс. Но...
— Без но! Идем. Посветить надо. Вы все будьте в готовности!
— Идем. — Тощий подтолкнул Пистона в спину. — Тут гости... Ты молчи, понял?
— Да понял, не дурак.
Он щелкнул выключателем фонаря.
— Вот, — сказал Тощий, — этот поможет.
Пистон плохо разглядел фигуры гоблинов, но сейчас ему было наплевать на это. Он видел лишь маленького, щуплого паренька, безжалостно прикрученного к стулу. На вспухшем от удара лице мальчика Пистон увидел мучение, но и непокорность — и никогда не ведомая ему прежде жалость сдавила сердце. С непостижимой, какой-то пронзительной ясностью он вдруг понял, что так просто отсюда не выйдет. Это знак свыше! — что генератор оказался у него и что не успел он вернуться, как его выдернули сюда. Знак.
Гоблины перемяукнулись друг с другом на своем поганом языке — если эти сдавленные звуки только можно назвать языком... Тем не менее они друг друга поняли.
— Господин Муха?.. — Баритон был настолько приятным, что Пистон от неожиданности вздрогнул.
Муха ухмыльнулся. Ухмылкой этой он хотел выразить презрение, но получилась лишь корявая мина тяжелобольного.
— Мы рады вас видеть, — так же сладко прожурчал голос. — Не обижайтесь, что вынуждены были прибегнуть к резким мерам. Это необходимость...
Муха молчал.
