Уже оказавшись на крыльце аптеки, когда у него за спиной щелкнул ключ, Илья с ужасом почувствовал, как от ботинка отваливается картонная подошва. Он скосил глаза вниз. Разлохмаченная подошва лежала на бетоне. Пальцы ноги отчетливо ощущали под собой шероховатую поверхность камня. Аптекарша продолжала смотреть на него через стекло. Задерживаться было бы неосмотрительно и уж тем более нагибаться за подошвой. Да и какая от нее польза? Илья кивнул и спустился с крыльца, шел, чуть прихрамывая, острые камешки впивались в ногу.
Теперь он спешил, следовало покинуть городок не слишком близко к наступлению комендантского часа. Это было бы подозрительно, да и часовой мог смениться.
Тем временем на кладбище друзья дожидались его возвращения. Вернее, сознательно дожидался лишь Кузьмин, Прохоров же вновь бредил. Ему в горячке что-то мерещилось, он вскидывал руки, словно от кого-то отбивался, бормотал, иногда вскрикивал. Аверьянович лежал рядом с ним в одной нише и приговаривал, прикладывая ладонь к его лбу:
– Тише, тише…
Иногда уговор действовал, Михаил успокаивался, ненадолго замолкал…
…вдова пробежала кладбищенской аллейкой. Сын с дочерью не хотели отпускать ее на кладбище, но она обманула их. После того как закончился прощальный стол, она сказала детям, что приляжет отдохнуть. А сама выскользнула из дома. Женщина возбужденно дышала, ее потрясла встреча на дороге. Издалека ей показалась, будто это умерший муж прямиком идет к ней. Она метнулась к нему, даже не успев подумать, что такое невозможно, и лишь в последний момент, оказавшись лицом к лицу, поняла, что ошиблась. На встречном незнакомце – похожий костюм и даже очки такие же, но это все же был не ее Марэк. Главную роль сыграло отсутствие усов, покойный носил их с молодости, другим она его не помнила – от первого дня знакомства, когда студент Краковского университета приехал к двоюродной тете погостить на каникулы в городок и стал засматриваться на свою кузину. Вдова оторопела, извинилась. Незнакомец же не проронил ни слова и зашагал дальше, так что бедная женщина вновь подумала, что он привидение. В этом ее убеждала и какая-то неземная походка мужчины, нормальные люди так не ходят, он очень аккуратно поднимал ноги и ставил их так, чтобы подошвы ни сантиметра не скользнули по песку дороги.
Возможно, она все же решилась бы его догнать и хотя бы расспросить, кто такой и как тут оказался? Но в этот момент Фролов уже заговорил с часовым. Закралось сомнение – ведь призрак не должен являться посторонним, они его просто не увидят, так в детстве женщине рассказывала ее бабушка. Она проследила за Фроловым взглядом, тот прошел мимо «родного» дома и даже не взглянул на его окна.
– Нет, не Марэк, – прошептала вдова, перекрестилась и пошла к кладбищу.
Чем ближе она подходила к часовне, тем слабее становились ноги, сильнее стучало сердце. Она даже не сразу решилась заглянуть внутрь. С одной стороны, боялась увидеть отодвинутую плиту пола, с другой – застать ее на месте. Она замерла у раскрытой двери. Мягко мерцали лампадки, отражаясь в стекле иконы Девы Марии. Портрет покойного стоял в сторонке. Марэк строго смотрел на вдову, но в то же время казалось, что он улыбается таинственной улыбкой, вроде знает что-то такое, что недоступно простым смертным. Женщина еще раз перекрестилась, и тут до ее слуха донесся вполне отчетливый звук, шел он из-под земли. Прямо за каменной плитой пола кто-то о чем-то упрашивал, звал кого-то.
Этот инфернальный звук не мог быть просто шорохом, звучали именно слова, смысл которых невозможно уловить. Женщина обомлела, сделала шаг назад, а затем бросилась в часовню, упала на холодную каменную плиту с черепом и скрещенными под ним костями, позвала:
– Марэк, это ты?
– Я… – донеслось из-под плиты отчетливое, и звук тут же оборвался, будто высшие силы не позволили говорить умершему со свей вдовой.
– Марэк! Я встретила тебя на дороге, а ты не узнал меня! – кричала женщина, распластавшись на могильной плите. – Марэк, отзовись!
В это время в склепе Кузьмич что было силы навалился на бредившего Прохорова, затыкал ему рот, боялся задушить. А тот, откуда только силы брались в человеке, находящемся на грани жизни и смерти, вертелся под ним, норовил укусить за руку, рвался ответить. А вверху надрывалась и уже громко голосила безутешная вдова.
– Ты там, я слышу. Сейчас, я помогу тебе… Тебя похоронили живьем?
Послышалось, как женщина дергает кольцо, плита даже постукивала в пазах. Кузьмич в мыслях матерился так, как никогда прежде. Обзывал несчастную дурой, идиоткой, сумасшедшей… Но эти заклятия ничем не могли помочь. Тогда Аверьянович принялся в мыслях костерить почем зря Михаила Прохорова, и, странное дело, тот поутих, сделался смирным.
Женщина стояла посреди часовни, широко расставив ноги, и тянула на себя кольцо. В двери появились сын и дочь:
– Мама, что вы тут делаете? – сын с тревогой смотрел на мать.
– Он там. Я слышала. Он звал меня.
– Успокойтесь, вам показалась, – дочь попыталась оттащить вдову от могилы.
– Его похоронили заживо, – зашептала женщина. – Он теперь там задыхается, умирает.
– С чего вы взяли?
– Я его повстречала на дороге, он шел к костелу и не узнал меня. Марэк не мог меня не узнать, – абсолютно нелогично добавила женщина.
Брат и сестра переглянулись, без слов поняли друг друга – мать спятила от горя. И с этим надо было что-то делать. Сын присел на корточки постучал в плиту.
– Слышите, он не отвечает. Он уже в лучшем мире.
– Надо открыть могилу, – прозвучало в ответ.
Брат бросил взгляд на сестру, та осторожно взяла лом, стоявший у двери и, пока мать не заметила, прижала его к себе, вынесла из часовни и положила в густую траву, росшую у стены.
– Ну, а как мы ее откроем? – с деланым сочувствием принялся втолковывать матери сын. – Чем поднимем плиту?
Вдова обошла часовню, не нашла лома.
– Они его спрятали, – произнесла она.
– Кто? – уже теряя терпение, спросил сын.
– Они… те, кто хотел его смерти. Нам многие завидовали с Марэком. Хотя бы Баська, дочь мельника… Она же настоящая ведьма…
Из разговора, звучавшего наверху, Кузьмич практически все понимал, желание вдовы прочитывалось по ее эмоциям. В споре он, естественно, был на стороне детей покойного. Если бы все же подняли плиту и заглянули в склеп, это был бы полный крах всех надежд. Гроб с раздетым до белья покойным стоял на полу прямо под люком. Один, даже при всем желании, Аверьянович не смог бы вернуть его в нишу, к тому же бесшумно.
Наконец, после напоминаний сына о том, что пан ксендз не одобрил бы вскрытие освященной могилы, и о том, что приближается комендантский час, а у них нет пропуска с разрешением покидать во внеурочное время дом, вдова нехотя сдалась. Дети бережно взяли ее под руки, вывели из часовни. Она шла оглядываясь, но все же сдерживала себя, чтобы не броситься назад. Так и шагали они по дороге к городку. Вдова всхлипывала, дети утешали ее. Она всматривалась в следы.
