– Толстоват он что-то, – критично заметил Максим, глядя в закатившиеся глаза «потерпевшего». – Сюда берут с лишним весом?
– Это не лишний вес, а запасной, – объяснил Оленич, опускаясь на корточки и извлекая из плечевой кобуры надзирателя компактный «вальтер». – Батюшки, витаминов-то сколько… – Он потащил за уголок торчащую из кармана банковскую купюру, и целая пачка банкнот Федеральной резервной системы различного достоинства красиво рассыпалась по полу.
Десантники угрюмо созерцали благолепие. Никто не запрещал все забрать и поделить. Согрешили уже достаточно, мелкая кража погоды не делала.
– Инсценируем ограбление? – сглотнув, предложил Максим.
– Хотите – инсценируйте, – пожал плечами Олег. – Лично мне эти деньги фиолетовы.
– Да ну их к черту, – с усилием отмахнулся Крутасов. – Мы и так бешеные бабки зарабатываем, зачем нам это?
– Логично, – согласился Оленич. – Вот такую пачку – за год. Пустяк, не стоит руки марать.
– И вообще непонятно, почему вы это обсуждаете, – гордо задрал нос Максим и прошествовал дальше.
Это было последнее помещение, где когда-то делали ремонт. Далее начинался форменный ужас. Становилось не по себе. Люди догадывались, что секретная тюрьма ЦРУ – не отель на берегу океана, но чтобы с такими инфернальными мотивами… Коридор сужался, довольно долго они спускались по лестнице. Бетонная шахта под крутым углом уходила вниз. Жиденький свет энергосберегающих ламп выхватывал из мрака скособоченные стены в ржавых потеках, скрученные жгутами провисшие провода. В одном месте на стене четко отпечатались брызги крови. Становилось прохладно. А когда они спустились в мрачную, уходящую в бесконечность галерею, стало не просто прохладно, а холодно. Камеры, огороженные решетками, располагались в шахматном порядке – их обитатели фактически не могли видеть друг друга. Небольшие зарешеченные проемы в дверях – достаточные, чтобы подать еду и контролировать арестанта. Крохотные камеры – в таких не побегаешь загнанным зверем. И в каждой клетке – яркая лампа на далеком потолке, горящая днем и ночью…
– Анекдот на ум пришел, – глухо прошептал Оленич. – Школа террористов. Класс смертников. Учитель: «Дети, смотрите внимательно. Я буду это показывать только один раз…»
Первым помещением в этой части тюрьмы оказался открытый бетонный бокс, где стояло подозрительное кресло. С подлокотников свисали ременные петли. Спинку венчала штуковина, похожая на абажур, и от нее змеились провода. Не хотелось задумываться, что это значит. Здесь же стояла музыкальная аппаратура, внушительные колонки с динамиками. В углу примостилась подозрительная тахта с поднятой передней частью. В противоположном углу – устройство, похожее на измеритель роста, но с него свисали ремни с застежками, а подножие украшали засохшие желтоватые разливы, похожие на окаменевшую блевотину. Мрачно напевая под нос «Две колонки двести ватт о любви моей кричат», Оленич сунулся в навесные шкафы под ржавым верстаком, и от обилия «профессионального» инструмента его там чуть не вырвало.
– Вашу мать… Блин, мужики, будь я Колумбом, я бы точно утопился в Саргассовом море, или где он там плыл…
Десантники осматривали камеры, стараясь не растягиваться. В каждой клетке – по человеку. Замерзшие, грязные, оборванные. Они ворочались, слыша посторонние шумы, поднимались, укутываясь в убогие покрывала, припадали к решеткам. Возникло что-то звероподобное, бородатое, с воспаленными глазами – оно вцепилось заскорузлыми пальцами в решетку, затрясло ее, стало гневно вещать на сиплом арабском. Отшатнулся впечатлительный Григорий – существо чуть не схватило его за ухо.
– А это что за представитель позднего неолита?
– Волосат, могуч, вонюч, – сделал вид, что пошутил, Крутасов.
В следующей камере, прислонившись к стене, сидел благообразный исхудавший мужчина с правильными чертами лица, большими чувственными глазами и окладистой бородой, в которой поблескивали капельки седины. Серая кожа, ввалившиеся щеки. Он был исполнен скорби и достоинства. Прямо живая икона. Появление посторонних оставило узника равнодушным. Он даже не шевельнулся, продолжал сидеть, и только в выразительных глазах поблескивала влага.
– Послушайте, только мне кажется, что он похож на Бен Ладена? – зачарованно прошептал Оленич. – Может, его за это и замели? Хотя, с другой стороны, Бен Ладена вроде уже кокнули.
– И даже киношку сняли про то, как его кокнули, – подтвердил Максим.
– Какой Бен Ладен, вы охренели? – фыркнул Крутасов. – Он же вылитый Христос.
– А чего тогда плачет? – не догонял Оленич.
– Тундра ты, Гриша. Он не плачет – он мироточит…
– Я русский, выпустите меня… – внезапно взмолился узник с обратной стороны. Он услышал родную речь и прилип к решетке. – Умоляю, я ни в чем не виноват, меня держат здесь уже месяц, требуют признаться в том, чего я не совершал…
Он был сравнительно молод, неприлично оброс, глаза воровато блуждали, толком ни на ком не останавливаясь. В речи прослушивался еле уловимый восточный акцент – похоже, этот тип несколько лет прожил вдали от родины. Он бормотал, заламывая руки, что жил в Турции, работал в автосервисе на уважаемого Харгали-бея. Ну, и что с того, что он принял ислам, миллионы людей по всему миру принимают ислам, но они же не террористы? Аллах велик, что поделать? И то, что его похитили с заставы в Дагестане шесть лет назад, где он честно тянул воинскую лямку, разве ставит его в один ряд с международными злодеями? Ему запудрили мозги, заморочили голову. А теперь проклятые янки занимаются тем же самым. Он умолял, сводил ладошки, просил открыть, выпустить, он просто уйдет и никому не причинит вреда…
– Может, выпустим паренька? – дрогнуло сердце у сурового Крутасова. И тот, услышав его слова, жалобно что-то забормотал.
– Отставить, – нахмурился Олег. – Мужики, вы совсем-то с ума не сходите. Чего вы разнюнились, как кисейные барышни? Может, я не все понимаю в этой жизни, но сомневаюсь, что янки сеют по миру секретные тюрьмы, чтобы держать в них невинных граждан Востока. Не слишком ли накладное удовольствие? Мы его выпустим, а завтра он школу взорвет где-нибудь в Чечне или Дагестане?
– Но, бывает, и безвинных заметают, – смущенно возразил Крутасов. – Вот наш Загадкин, например…
– Стоп, – сказал Олег и плотоядно усмехнулся, заприметив НЕЧТО. – Ты очень кстати, Шура, помянул это недоразумение…
Капитан смастерил серьезную мину и на цыпочках подкрался к камере. Все… чугунный груз свалился с души! У долговязого «постояльца», сидящего на голом матрасе, не было сил подняться. Он только повернул голову, отыскал водянистыми глазами человека, отпирающего дверь, и в них возникло что-то отдаленно осознанное.
– Есть, нашелся! – восторженно вскричал Оленич (именно в его взводе служил потерявшийся солдат), оттеснил Олега и ворвался в конуру. Схватил солдата за грудки, встряхнул. Стукнули зубы. Десантник замычал. Ему, похоже, что-то вкололи. За двое суток парень не успел растерять человеческий облик, но камуфляж висел мешком, ремня и головного убора его лишили, и даже шнурков на громоздких армейских ботинках. Парень был всклокочен, физиономия вытянулась, обострилась, на висках проступали подозрительные розовые пятна, похожие на те, что возникают на спине после применения банок.
