– А откуда она у Потапчука?
Генерал тяжело вздохнул, с немым укором посмотрел на гипсовый бюстик Железного Феликса и сказал:
– Вот это нам и предстоит выяснить. За Потапчуком необходимо установить наблюдение. Вряд ли он лично вступит в контакт с кем-то из наших, при его уме и опыте работы такое просто невозможно, но чем черт ни шутит… Надо прошерстить весь приграничный район как с российской, так и с украинской стороны, перетряхнуть все пункты пропуска, выяснить все подробности убийства Бурсакова, какие только возможно. Но это вопросы не к тебе. Ты, Игорь Степанович, снова займешься кадрами. Постарайся выяснить, не пересекался ли кто-нибудь из наших людей с людьми Потапчука, нет ли между ними каких-нибудь связей – дружеских, родственных и так далее. Кто-то же стучит! И стучит, мать его, регулярно. Мне нужна информация, и как можно больше. На то, чтобы взять в разработку генерала ФСБ, необходима санкция руководства, а если я приду на доклад с пустыми руками, санкции нам не видать, как своих ушей.
– Отчего же, – взял на себя смелость пошутить подполковник, – санкция будет, и не одна. В основном репрессивного характера.
В кабинете неожиданно потемнело, как будто вездесущее, всевидящее и всеслышащее руководство уже приняло решение по обсуждаемому вопросу и начало применять только что упомянутые Федосеевым репрессивные санкции. Ворвавшийся в окно порыв ветра взметнул лежащие на столе бумаги и щедро припорошил их пеплом из генеральской пепельницы. Посмотрев в окно, они увидели тучу, которая, закрыв солнце, стремительно затягивала небо над Лубянкой. По карнизу неуверенно застучали первые капли; дождь, в самом начале реденький, безобидный, быстро усиливался, обещая в считанные минуты превратиться в настоящий ливень.
– Слава богу, дождались, – язвительно проворчал генерал. – А то я уж думал, что так и помру при ясной погоде. За работу, подполковник! Да, и закрой, пожалуйста, окно – дует. И брызги, будь они неладны…
* * *
Дождь лил, как из ведра, с тупым упорством, как будто там, наверху, кто-то затеял устроить второй Всемирный Потоп. Порывистый ветер раскачивал верхушки мокрых сосен, струи дождя хлестали лес миллионами сырых плетей, по низкому небу неслись, активно опорожняясь на ходу, гонимые ветром тучи.
Черный «БМВ» с московскими номерами и тонированными стеклами медленно, но уверенно пробирался в глубь лесной чащи по малоезжей, основательно заросшей дороге. Дождь барабанил по крыше, на капоте плясали, разбрасывая брызги, водяные фонтанчики, от горячего железа валил сырой пар. «Дворники» размеренно ходили взад-вперед, смахивая сбегающие по ветровому стеклу струи. Ливень хлестал борта, смывая пыль и грязь, к боковым стеклам прилипли сбитые ветром листья и мокрые прошлогодние хвоинки. Под ветровым стеклом раскачивался подвешенный к зеркалу заднего вида веселый чертенок в больших, не по размеру, солнцезащитных очках. Вид у него был довольный: сатанинское отродье явно радовала как скверная погода, так и клубящийся вокруг него, льнущий к влажному ветровому стеклу табачный дым.
Дорогой пользовались редко – можно сказать, почти не пользовались, – и именно это гарантировало шикарное, но не предназначенное для езды по пересеченной местности детище баварских инженеров от серьезных неприятностей. Колдобины, способные убить любую подвеску, и лужи, в которых, если сильно повезет, можно утопить автомобиль по самую крышу, образуются там, где ездят часто и помногу, разбивая колеи колесами груженых тракторов и лесовозов. Эту дорогу, пролегающую через самое сердце радиационного заповедника, сия печальная участь миновала. По всему, ей давным-давно полагалось бы зарасти, бесследно растворившись в гуще подлеска, но она продолжала существовать, доказывая тем самым правильность избранного водителем «БМВ» направления.
Впрочем, в правильности маршрута водитель и без того не сомневался. Ориентироваться на местности он умел превосходно, а тот, кто снабжал его информацией, за все это время ни разу не солгал и не ошибся.
В пальцах лежащей на баранке левой руки дымилась бог весть которая по счету за сегодняшний день сигарета, «Стечкин» – на сей раз, ввиду удаленности от населенных мест, без глушителя, – лежал наготове на соседнем сиденье. Ненужные по случаю ненастья очки-«хамелеоны», стекла которых из-за отсутствия солнечного света сейчас стали абсолютно прозрачными, висели на расстоянии вытянутой руки, зацепленные дужкой за правый солнцезащитный козырек. Из динамиков лилась негромкая музыка. Радио в этой глуши работало через пень-колоду, и водитель поставил диск. Звучал Мендельсон. Водителю нравилась классическая музыка, как нравились вообще все сложные, созданные не на скорую руку, любовно доведенные до совершенства вещи: мощные скоростные автомобили, надежное оружие, спиртное элитных сортов, красивые женщины и еще многое другое – например, тщательно спланированные, хорошо подготовленные и безупречно проведенные спецоперации наподобие той, в которой он участвовал в данный момент.
Машина шла с выключенными фарами. На дворе стоял день, хотя и пасмурный, больше похожий на вечер, а освещать приборную доску, чтобы считывать показания датчиков, было незачем: двигатель работал идеально, перегреваться ему было не с чего, а мысль о том, что на этом, с позволения сказать, автобане можно ненароком превысить скорость, могла вызвать здоровый смех даже у лежалого покойника.
Бампер с шорохом подминал под себя высокую лесную траву и выползшие на дорогу молодые побеги кустарника, которые громко скребли по днищу, мимоходом очищая его от грязи. Белесый пар из выхлопной трубы стлался по земле, путаясь в мокрых стеблях, и таял без следа в сыром, пахнущем грибной прелью воздухе. В небе не наблюдалось ни малейшего просвета; по всему чувствовалось, что дождь зарядил надолго.
По истечении расчетного отрезка времени черный «БМВ» выехал на уже успевшую густо зарасти молодыми березками и ольховником прогалину. В гуще подлеска мелькнула сгнившая, завалившаяся ограда из горизонтально уложенных сосновых жердей. Потом за редким частоколом тонких стволов показался и сам хутор – вросшая в землю бревенчатая избенка без окон и дверей, с провалившейся крышей, трухлявый полуразвалившийся сарай и маленькая приземистая банька под тесовой крышей с единственным крошечным, зато целым, окошком и довольно крепкой на вид дверью. Разглядев эти мелкие, но существенные детали, водитель одобрительно кивнул: все правильно, молодец, майор! Одному много не надо, особенно когда забегаешь сюда лишь изредка, чтобы отсидеться. А содержать в исправности и протапливать маленькую баньку намного легче, чем избу, пусть себе тоже небольшую…
Бросив машину около остатков ограды, он вышел под дождь, на ходу натягивая прихваченный с заднего сиденья пластиковый дождевик. После нескольких шагов по высокой траве его армейские ботинки заблестели, как лакированные, а штанины камуфляжных брюк намокли до колен. Он шел, держа наготове взведенный, готовый к бою пистолет. Встречи с людьми можно было не опасаться, но вот зверья тут, в заповеднике, за годы, прошедшие со дня Чернобыльской аварии, расплодилось столько, что оно стало представлять действительно серьезную проблему для всякого, кто отважился на свой страх и риск в одиночку разгуливать по лесу. Конечно, чтобы остановить дикого кабана при помощи пистолета, надо быть очень хорошим стрелком. Подполковник Молчанов – он всегда даже мысленно называл себя псевдонимом, под которым выступал во время очередной операции, – был именно таким стрелком, способным в случае необходимости пулей кастрировать пролетающую мимо муху.
