Между тем, ничего особенного он в данный момент не делал – просто ехал домой.
Имитировать поломку новенькой, пребывающей в идеальном состоянии, напичканной умной электроникой и в некоторой степени даже обладающей свободой воли современной иномарки не так-то просто. Но Глеб справился с этой нелегкой задачей, едва и впрямь не угробив систему зажигания, после чего, включив аварийную сигнализацию, объявил, что ехать дальше нет никакой возможности, и надо вызывать эвакуатор.
По счастливому (и тщательно организованному) стечению обстоятельств неприятность случилась буквально в двух кварталах от дома, где жила одна из подруг Ирины. В свое время Глеб буквально вытащил с того света ее мужа; такие вещи приличными людьми не забываются, а упомянутая подруга, как и ее благоверный, были людьми не только приличными, но где-то даже интеллигентными. Поэтому, когда Ирина высказалась в том смысле, что отлично доберется до дома на такси, Глеб выступил с альтернативным предложением.
Предложение, конечно, было дурацкое, с какой стороны ни глянь: какие гости сразу после такой дороги? Но приняли его безропотно, с молчаливой покорностью, из чего следовало, что Ирина провела этот отпуск не намного веселее, чем Глеб, хотя изо всех сил старалась этого не показать.
В принципе, избежать всех этих сложностей было довольно легко: надо было жениться на дуре. Но на дуре жениться не хотелось, в результате чего Сиверов имел то, что имел: жену, которую не проведешь, какими бы обстоятельствами ни диктовалась такая необходимость. А с другой стороны, дура сейчас принялась бы спорить и качать права, и что бы он с ней, дурой, стал тогда делать?
Проводив Ирину до подъезда и убедившись, что ее впустили в дом, он почти бегом вернулся к машине, выключил аварийку и поехал домой – осмотреться, глянуть, что да как. По дороге он чутко прислушивался к своим внутренним ощущениям. Тревожный колокольчик в мозгу продолжал позвякивать, но уже намного тише, без истеричного дребезга: опасность сохранялась, но снизилась до приемлемого, почти повседневного уровня – похоже, он был на правильном пути.
В жизни Глеба Сиверова правильный путь слишком часто оказывался извилистым и узким, как проложенная через топкое болото тропа, чтобы нестись по нему, сломя голову. Дабы не поскользнуться и не шлепнуться в трясину, Глеб бросил машину у метро и проделал остаток пути под землей. Этой пары остановок ему хватило, чтобы впасть в легкую мизантропию, но пешая прогулка от метро до дома развеяла дурное настроение, и никто из членов дежурившей у подъезда группы наружного наблюдения не пострадал. Они даже не заподозрили, что были на волосок от очень серьезных неприятностей, и Глеб по зрелом размышлении не стал их об этом информировать – пусть живут спокойно, у них и так работа нервная.
Да, наружка была тут как тут, и пасли эти ребята, несомненно, его. Оставаясь профессионалом во всем, Глеб потрудился досконально изучить подноготную соседей и точно знал: никто из них не мог нагрешить так, чтобы за ним установили скрытое наружное наблюдение.
Это было странно и чертовски неприятно: с чего бы вдруг? И, главное, как?..
Людей, о которых никто не знает, на свете просто не существует. Даже о снежном человеке, если он все-таки не миф, кто-то может с полной уверенностью сказать: да, знаю, видел собственными глазами. Во-о-он за той горкой, в лесочке, часто с бабой своей прогуливается…
Любая секретность имеет предел, любая тайна рано или поздно будет раскрыта или похоронена за ненадобностью и забыта. В большом здании на Лубянке работало несколько человек, которые могли знать о существовании агента по кличке Слепой. Сам факт его существования, во многом сомнительный, кличка и несколько оперативных псевдонимов – вот все, что им было известно об этом полумифическом персонаже.
Соседи по дому, естественно, знали его в лицо и по имени – не все, конечно, но очень многие. Друзья, знакомые, участковый, врач в поликлинике – все они знали, что на свете есть человек, которого зовут Глебом Сиверовым. Где и кем он работает, одни представляли смутно, другие знали точно – то есть, думали, что знают; и те, и другие глубоко заблуждались, и правды о нем не знал никто.
Претензий к этому законопослушному, во многом симпатичному, мирному обывателю у спецслужб быть не могло. К Слепому претензии иметься могли – какие именно, пока оставалось неизвестным, но могли. Отсюда вопрос: почему, разыскивая Слепого, спецслужбы заявились прямиком домой к Глебу Петровичу Сиверову?
Ответ: потому что кто-то довел до их сведения, что Глеб Сиверов и Слепой – одно и то же лицо. А вот это, товарищи офицеры, знал только один человек на всем белом свете – Потапчук Федор Филиппович, его куратор и старший товарищ, чуть ли не отец родной. Что же это получается: я тебя породил, я и убью?
Криво улыбаясь, Глеб вынул из кармана телефон, набрал специальный код и отправил запрос. Ответ пришел незамедлительно и был отрицательным: номер не прослушивался. Из этого следовали сразу две вещи – да нет, целых три. Первая: за ним охотился не Потапчук. Вторая: Федор Филиппович его не сдал. Вернее, сдал, конечно, иначе вообще непонятно, откуда здесь кавалерия, но сдал частично, не со всеми потрохами, оставив кое-что на развод. Отсюда вывод номер три: сделал он это явно не по своей воле, а потому что его вынудили.
Масштаб неприятностей, которые вынудили Федора Филипповича рассекретить своего лучшего, единственного в своем роде агента, должен быть весьма впечатляющим. А генерал-то мой в дерьме, подумал Глеб. Причем по самые уши.
Констатировать тот факт, что сам он находится в точном таком же, если не худшем, положении, Слепой не стал: ему было не привыкать.
Оставив дома все, как есть, Глеб поехал на Лубянку. По дороге он позвонил Ирине, благо телефон не прослушивался, и, туманно сославшись на обстоятельства, попросил остаться в гостях на денек-другой – ну, от силы на недельку. Домой лучше не ездить – у соседа сверху трубу прорвало, это зрелище не для слабонервных. В общем, я сам во всем разберусь и сразу тебе позвоню. «Кто бы сомневался», – спокойно сказала Ирина и повесила трубку. Неприятно, конечно, зато не смертельно.
По окончании рабочего дня Федор Филиппович, к счастью, не стал засиживаться на службе, а своевременно, почти минута в минуту, отбыл домой. Глеб поехал следом и довольно быстро убедился, что его превосходительство пасут – осторожно, очень профессионально, меняя машины чуть ли не через каждые три квартала, – в общем, всерьез, по-взрослому.
Это было накануне. Сегодня с утра генерал прибыл на службу в сопровождении того же эскорта. Когда он садился в машину, Глеб успел хорошо его разглядеть и был неприятно удивлен: для человека, взятого в крутой оборот родной конторой и уже начавшего давать показания, Федор Филиппович выглядел на диво свежо и держался до странности непринужденно, буквально как ни в чем не бывало. Наблюдение за ним до сих пор велось скрытно, с предельной осторожностью; по всему выходило, что никаких показаний он никому не давал и вообще не подозревает, что его пасут уже, как минимум, вторые сутки подряд. Но тогда откуда у дома Глеба взялась засада? Или это все-таки работа его превосходительства? Но зачем, почему? Чертовщина какая-то, мистика…
