– Это почему? – хмурит брови комендант.
? Я… меня берут в медблок ассистентом. Хирург намерен обратиться к исполнительному директору с просьбой о переводе…
Махнув рукой, прерываю лепет:
– Не слушайте, Осип Архипович. Я его уговорю.
Тот довольно жмет мою руку и выходит в коридор. А я остаюсь наедине с бывшим доктором, который глядит на меня ненавидящим взглядом.
– Зачем вы это сделали?!
– Что?
– Зачем вы предложили мою кандидатуру на эту… резинку?!
Поднимаюсь с постели, подхожу к нему, кладу руку на плечо и впервые называю по имени:
– Андрей, ты мне доверяешь?
Не знаю, чему больше удивлен Чубаров: обращением или сутью вопроса. Хлопая длинными ресницами, он кивает.
– Да, Евгений Арнольдович. Доверяю.
– В таком случае откажись от места ассистента. Мы втроем должны получить работу на тридцатом уровне. Почему – объясню позже.
Секунду подумав, он кивает.
– Хорошо. Откажусь…
Я понимаю, насколько тяжело дается ему это решение. В должности ассистента он видел возможность полноценно работать, видел свое спасение. И вдруг ему предлагают опять спускаться по стволу на самое дно шахты и заниматься тяжелейшим физическим трудом, к которому он совершенно неприспособлен, от которого под вечер он еле переставляет ноги.
Мне понятны его растерянность, досада и отчасти обида. Но я вынужден так поступить. Для его же блага.
Пора проведать Даниэля. Направляясь к двери, бросаю:
– Кстати, пора перейти на «ты». Можешь называть меня просто Женя…
* * *
Несмотря на забинтованную голову, мой африканский приятель чувствует себя нормально. Глядя на его улыбающуюся физиономию, я иной раз забываю, что под повязками заживает пробитый череп. Он сыплет шутками, смеется, говорит о скорой выписке. В общем, чертовски доволен жизнью, преподнесшей возможность отоспаться и отдохнуть от утомительного шахтерского труда. И к тому же подарившей баснословный, по его меркам, выигрыш в двести тысяч баксов.
Наведавшись к нему в палату, я уселся рядом и, покосившись на спящего соседа, негромко сообщил о предложении коменданта.
Мои слова не произвели на Даниэля впечатления. Передернув плечами, он сказал:
– Скоро истекает срок моего контракта. Честно говоря, мне наплевать, где придется проработать несколько оставшихся недель.
– Тем лучше. Значит, передам коменданту, что ты согласен…
В моей голове давно созрел план действий, в который я должен посвятить Даниэля и Чубарова. Но для этого нужен подходящий момент. А еще необходимо попасть на тридцатый уровень – именно там я припрятал неоспоримое доказательство величайшего обмана.
Глава девятая
Российская Федерация, архипелаг Земля Франца-Иосифа, остров Солсбери. Шахта. День тридцать третий
Вчера меня действительно выписали из медблока. Перед обедом Чубаров в последний раз обработал швы и наложил легкую повязку, посоветовав пару дней не мочить зажившую рану.
В соответствии с нашей договоренностью он отказался от места ассистента. Однако после этого замкнулся и начал меня сторониться. В общем, не смог до конца простить мое вмешательство в его судьбу.
Часа в три мы собрали с ним шмотки и, попрощавшись с Даниэлем, спустились на свой жилой уровень. Даниэлю предстояло проваляться в постели еще как минимум пару дней.
А сегодня утром за нас плотно взялся комендант.
– Вот вы где! Ну, с выздоровлением, – гудел он, поймав нас в курилке после завтрака. – Готовы к работе?
Я без эмоций жму его руку.
– Мы-то готовы. А что с резинкой?
– В полном порядке! Проклеили, проверили, спустили на воду. Теперь дело за тобой.
– Как уровень?
– Поднимается, – тихо признается Осип Архипович. – Каждый день на полметра. Зараза…
Мы отправляемся вниз.
На тридцатом уровне все остается по-старому: Вениамин руководит сменной бригадой разнорабочих, переодетых в прорезиненные робы; порожние и груженые тачки снуют вверх-вниз по петле; в корытной мойке вращаются шнеки, с нижнего конца хлещет черная вода, прихватывая с собой куски пустой породы; вокруг мойки блестят огромные лужи, а от подстволка за версту разит испражнениями.
Включив рубильником свет, подхожу к краю площадки и заглядываю вниз. Подстволок наполовину заполнен водой, из дюжины канализационных труб выливается вонючая жижа. А на поверхности, прибившись к бетонному краю подстволка, плавает резинка – до предела облегченный местными умельцами спасательный плот ПСН-6 М. Довольно устойчивая и вместительная штука, способная удержать на воде шестерых взрослых мужиков.
– Ну как тебе плавсредство? – встав рядом, спрашивает комендант.
– Другое дело! – оцениваю я. И хлопаю по спине несостоявшегося врача: – Видал, какое для тебя сварганили рабочее место?
– Вижу, не слепой, – угрюмо кивает тот. – Только не пойму, почему именно для меня. Тут любой смог бы работать…
Приходится объяснять элементарную вещь:
– Ты сколько весишь, Андрей?
– До прибытия на шахту весил шестьдесят пять килограммов.
– А я – сто десять, Даниэль – еще больше. Чуешь разницу?
Пока Андрей Викторович выстраивал в голове логическую цепочку, Осип Архипович восклицает:
– Так вот почему ты запросил его в помощники! Чем легче сидящий в резинке помощник, тем больше вы накидаете ему породы – правильно?
– Естественно!
– А я вчера все мозги сломал, размышляя, зачем тебе этот хлюпик, – смеется комендант. – Ладно, переодевайтесь и приступайте к работе. Мне пора проведать новичков.
– Винтокрылая ласточка привезла очередную партию?
– Да, вчера прибыли…
* * *
Уединившись в бытовке, начинаем переодеваться, меняя оранжевые костюмы на гидрокомбинезоны. Помогаю Чубарову выбрать подходящую по размеру и росту одежку, объясняю, как половчее ее натянуть на тело. Он все так же задумчив, молчалив.
Избегает моего взгляда, а на вопросы отвечает односложно.
Нет, так дело не пойдет. Во-первых, мне тупо надоело смотреть на его надутые губы. Во-вторых, я давно уяснил простейшую истину: при выполнении опасных операций под водой в любой группе или паре должна быть психологическая совместимость; члены одной группы обязаны ладить, уметь договариваться и понимать друг друга с полуслова. В нашем «Фрегате» был даже тест для выявления среди новичков проблемных людей, непригодных для работы в тесном коллективе.
Молча подхожу к шкафчику с висящими на плечиках костюмами. Присев на корточки, запускаю под него ладонь, шарю в толстом слое пыли…
