5
Дорожки между палаток утоптанные, добротные.
Капитан провел меня через весь лагерь, прекрасно, видимо, в нем ориентируясь. Чеченский самогон оказался не настолько крепок, чтобы после его потребления заблудиться среди строгих одинаковых рядов. Впрочем, все, видимо, зависело от дозы, а капитан дозу скорее всего недобрал, иначе просто не нашел бы меня.
Обычно офицер идет впереди, показывая дорогу солдату, которого тащит с собой для выполнения задания. А этот шел сбоку и чуть ли не сзади, показывая дорогу. Создавалось впечатление, что ведут меня под конвоем. Я даже специально руки за спину убрал, чтобы совсем на заключенного походить. Показалось, что так смешнее. Люблю, признаюсь, повеселиться…
В палатке, куда привели меня, натоплено было еще сильнее, чем в первой, где от воздуха закипала в банках килька, и я снова почувствовал, как наливается краснотой лицо. У нас в горах так не отапливали даже штабные палатки — уголь за перевал для армейских нужд забрасывают вертолетами только время от времени, и каждый брикет на вес ракеты «Стингер».
За обыкновенным, как в солдатской столовой, столом сидел человек с погонами майора, разложив перед собой сразу несколько толстенных папок. Чуть сбоку лежала тоненькая папочка, которую он передвинул ближе, как только я шагнул за полог.
— Так я пошел? — спросил капитан.
— Только того… Не переусердствуй там… — посоветовал хозяин палатки.
— Ага… — заторопился капитан.
Самогон обладает теми же качествами, что и водка. Чем больше потребляешь, тем трезвее себя ощущаешь, и хочется выпить еще, чтобы перестать в конце-то концов быть безобразно трезвым.
Тяжелый полог палатки колыхнулся за стремительно вышедшим капитаном, от создавшегося ветерка качнулась лампочка, и по лицу майора, словно веснушки, забегали блики. Отчего оно показалось почти веселым.
Майор посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. Похоже, он ждал, когда я отведу глаза. Не дождался. Наглости у меня хватит и на добрый десяток генералов, не говоря уже о майорах. С детства я умею людям в глаза смотреть.
— Садитесь. Старший следователь окружной военной прокуратуры майор Растопчин, — представился он. — Нам с вами предстоит много и долго разговаривать, и об очень важных для вас делах, поэтому попрошу сразу запомнить мою фамилию. Впрочем, иногда можете называть меня Андреем Васильевичем. Вы же недавно с «гражданки» и не успели еще заново привыкнуть к строгому обращению по званию. Так у нас, может быть, получится откровеннее…
Я сначала зевнул, показывая свое полусонное состояние, как герой показывает медаль на груди, потом кивнул следаку и сел на неудобный складной стул, продолжая рассматривать майора.
— Для начала познакомимся получше. Я хотел бы составить о вас мнение, прежде чем приступать непосредственно к допросу. Вам, если не ошибаюсь, двадцать шесть лет. Договор на контрактную службу подписали в военкомате по месту жительства. Добровольно попросились в спецназ ГРУ, и, конкретно, на Северный Кавказ. А срочную службу где проходили?
— В Новосибирске. В штабе округа.
— Понятно. А чем потом занимались?
— Учился в техническом университете.
— Закончили? — Майор удивленно поднял брови и заглянул в тонкую папочку.
— Нет. Отчислен за систематическое непосещение занятий.
— Что же вы так? — он осуждающе, но простодушно закачал коротко стриженной головой удивительно правильной круглой формы. Круглее бывает разве что только хорошо накачанный футбольный мяч. — Образование всем нужно. Государство столько средств вложило в обучение, а вы недоучились.
— Финансовые обстоятельства… — посетовал я многозначительно. — Отца я даже не знал, мать умерла, когда я учился на первом курсе. Кто меня будет кормить? Приходилось днем учиться, а по ночам работать. Это сложно. На третьем курсе я предпочел уже только работать.
— Да. Это, конечно, обстоятельства. И не мне вас осуждать, — он даже сочувствовать умеет. — Тут вот у меня записано, что до подписания контракта вы работали охранником в культурно-развлекательном центре. Лицензированный охранник. Честно говоря, это вызвало у меня некоторое удивление, как только я вас увидел. В моем представлении охранник должен выглядеть несколько иначе. Покрупнее, что ли…
Майора Растопчина, как и многих, смутил мой вес — около семидесяти килограммов, и рост — сто семьдесят шесть сантиметров. Да и интеллект есть в глазах, что у обычных вышибал — редкость. На роль обычного охранника по внешним данным майор Растопчин подходил больше, чем я.
— Я с раннего детства занимаюсь айкидо. С девяти, кажется, лет. И до подписания контракта тренировался систематически. Это, поверьте мне, серьезно. Правда, в последний год в соревнованиях не участвовал. Не до того было.
Он прокашлялся, хотел что-то спросить, но не стал. Постеснялся показать свою некомпетентность. Нечего стесняться, дорогой товарищ майор. Я уже привык к тому, что следует каждому любопытному олуху объяснять, что такое айкидо и чем оно отличается от карате. Иногда даже демонстрировать это различие самим каратистам. Они айкидо тоже не всегда адекватно воспринимают. И начинают воспринимать правильно только после того, как оказываются в лежачем и беспомощном положении после первой же своей атаки. Иногда это положение сопровождается острой болью, хотя вовсе не обязательно.
— Что вы охраняли в культурно-развлекательном центре? У вас же там много разных заведений должно быть, как я понимаю.
— У нас еще не успели закрыть казино, как в других городах. Предупреждаю, что я не в курсе, кто кому платил, чтобы казино не закрыли. Это вопрос не моей компетенции. Отвечаю только за свое дело. Я был охранником в казино.
— Да. Я именно потому и спрашиваю. Так в ваших документах и записано. И все же казино такое место, где охранник должен не просто охранять. Там же контингент посетителей… Многих он должен просто устрашать. И потому мне кажется, что вы не до конца откровенны. Как достаточно опытный следователь, я готов даже поспорить, что запись в трудовой книжке отражала только форму, но не суть вашей работы. Так?
Я усмехнулся. Следаку не откажешь в проницательности. Вычислил, зараза. А спорить мне с ним резона нет. Как бы не надумал запрашивать данные обо мне. Это может дать ищейкам след…
— Так, — согласился я. — Или почти так. У вас, товарищ майор, сложилось неправильное мнение об охране и о казино в целом. Должно быть, вы насмотрелись дурацких фильмов, в которых убитый злодей должен обязательно падать с большой высоты.
— При чем здесь большая высота?
Майора в детстве не научили понимать иносказательность. В юридических вузах этому не учат и интеллектом там тоже не награждают за отличие в учебе. В военно-юридических, я думаю, — тем паче…
— Высота здесь ни при чем. Просто класс кинорежиссера определяется именно этим. Если убитый злодей падает с большой высоты, значит, режиссер откровенный дурак и способен мыслить только штампами. Точно так же с охраной. Если у охранника в фильме типичная тупая морда и плечи не пролезают в дверной проем, то можно сразу расстреливать режиссера за профнепригодность. Понимаете, кто в жизни мыслит штампами, тот всегда остается в проигрыше, потому что он не понимает обязательную сложность даже самой примитивной натуры. Сложность и неоднозначность.
