— Адмиралу Высоцкому.
— Я такого не знаю. У нас в госпитале такого не было.
Генерал засмеялся.
Хирург довольно жестко надавил мне на плечо. Захотелось застонать, но я только скрипнул зубами.
— Терпишь… Ну и молодец. Значит, умирать не собираешься, рекордсмен. Вечером сделайте ему перевязку. Бальзам Шостаковского. И продолжайте колоть пенициллин. Температура как?
— Не мерили. Он спал, будить не стали.
— Ладно. Поправляйся, шулер…
— А кормить будут? Я уже третью неделю не ем.
Врач только кивнул медсестре и повернулся к генералу. Стойку «смирно» не принял, хотя сам наверняка офицер, раз в госпитале служит.
— Товарищ генерал. Палаты переполнены. Мне товарищ подполковник передал вашу просьбу, но нам некуда раненых размещать. В некоторых палатах кровати ставим вплотную. Не до гигиены уж тут.
— Я к вам с просьбой не обращался, товарищ капитан, — спокойно сказал генерал. — Это личная инициатива нашего геройского подполковника. Можете сюда еще пару кроватей поставить. Я не возражаю.
— Вот и отлично, — обрадовался Магомет Алиевич. — Если до вечера поезда не будет, придется так и сделать. А вас, товарищ генерал, уже ждут в перевязочной.
Генерал ушел следом за врачом и медсестрами. Подполковник, казалось, не находил себе места. Дважды подходил к окну, дважды прошелся из угла в угол по палате, потом открыл тумбочку и достал оттуда сырокопченую колбасу с хлебом. Стал нарезать. От запаха у меня живот подтянуло к спине. Я начал злиться. Но тут интендант подошел ко мне.
— Ешь, рядовой… Ты завтрак-то проспал… — положил на одеяло полотенце, а на полотенце три бутерброда.
— Спасибо, — сказал я.
Хотя и злился на интенданта, но отказаться от еды сил не было.
В разгар «пиршества», которое длилось вечность, потому что мне жевать жесткую сырокопченую колбасу было проблематично, вернулся полковник Сапрыкин. Бледный, с сузившимися глазами.
— Сильно вас задело-то? — спросил я сочувственно.
— Обе пули навылет. Мягкие ткани… — он отмахнулся здоровой рукой. — Завтра уже домой полечу.
— Что так торопитесь? — спросил, тяжело приподнимаясь с кровати, еще один раненый. Сел со стоном. — Отлежаться надо бы.
— Рад бы, да некогда. Дело у меня срочное.
— Дела всегда бывают срочными. Только потом раны будут болеть бессрочно.
— За меня вот Шурик отлежится, — полковник подмигнул мне. — А я бы и сам рад с ним в палате отдохнуть подольше. Научил бы, может, меня чему…
— Чему? — спросил интендант. — В карты, что ли, играть? Так он нас научит…
— Этому научиться нельзя, — сказал я важно. — С этим надо родиться.
И снова закрыл глаза. Несколько минут назад казалось, что смогу съесть не меньше мешка колбасы. Но после трех бутербродов уже почувствовал усталость. Очевидно, поломало меня все-таки серьезно. Если процесс жевания не слишком беспокоил — трудно, но я готов был терпеть, — то глотать было элементарно больно. Похоже, сильнее всего досталось моим ребрам. О внутренностях судить не берусь. Там врачам разбираться.
11
В следующий раз проснулся я от легкого сквозняка, от разговоров и от того, что кто-то присел на краешек моей кровати.
Я открыл глаза.
— Извини, Шурик, побеспокою…
Полковник Сапрыкин сидел у меня в ногах и осторожно будил. Одет он был почему-то в мундир, из-за бинтов не застегивающийся на груди. На плечи только наброшен грязно-белый медицинский халат.
— Выписываетесь, товарищ полковник? — я удивился. После двух ранений встать на ноги за один день — это какое же здоровье надо иметь. Не мешало бы полковнику о нем больше думать.
— Вынужден. Да ничего, у меня ранения легкие. Мягкие ткани…
Я с осуждением покачал головой и сам удивился — движение далось мне без боли и совсем не отзывалось эхом в груди, хотя голова кружилась даже лежа. Но это естественно при большой потере крови. А крови, как сказала при перевязке медсестра, я потерял — на троих хватит.
— Попрощаться пришли?
— И попрощаться тоже. Мне нужно сегодня к вечеру быть в Ижевске, а завтра днем меня ждут в твоем славном городе. Потому и разбудил тебя.
Я молча ждал продолжения.
— Привет, наверное, кому-то передать захочешь? Напиши пару строк. Писать-то, думаю, ты сможешь?
У меня, кажется, дрожь по телу пробежала. Слава богу, что Алексей Васильевич в это время обернулся на скрип двери — генерал вошел в палату. Хмур и суров. Но мне было не до разглядывания генерала. Тесен, однако же, мир. И все пути, оказывается, ведут не к Риму, а на Урал. Но все же это лучше, чем если бы они шли оттуда сюда, ко мне.
— Нет, спасибо. Мне передавать привет некому…
— Что так? Родители-то у тебя живы?
— Отца я не знал, а мать давно умерла. А дальние родственники даже не знают, что я здесь. Какой смысл им привет передавать?
— Может, на работу к тебе заглянуть?
— Избави боже. Там этого не поймут… Ни вас, ни меня… Не тот контингент. Я вообще не хочу, чтобы хоть кто-то знал, что я здесь…
Я посмотрел полковнику прямо в глаза. Он смотрел так же, стараясь понять. Алексей Васильевич мужик вроде хороший, хотя и в ФСБ служит. Такому можно и прямо сказать, чтобы случайности не произошло. Зря, что ли, он мне с первого взгляда в автобусе еще понравился.
— Понимаете… У меня там были неприятности с местными авторитетными парнями. Уголовниками… Не хочу, чтобы знали, где я. Лучше вообще про меня забудьте. Не упоминайте там мою фамилию.
Сапрыкин взглянул на меня уже внимательнее.
— Обыграл-то крупно? — сразу догадался.
— Да. Двести тысяч баксов. Хозяина казино, некоего Рамазана и его гостей.
— С такими деньгами можно и на юга, и за границу податься. А ты на войну…
— Найти везде могут. А здесь и искать не должны. Психология. Человек с большими деньгами отдыхать едет, а не башку под пули подставлять. Просто не подумают о таком варианте.
— Понимаю… Тогда я вообще о тебе не помню. Выздоравливай, — он сунул мне в руку картонный прямоугольник. Визитка. — Будешь в Москве — звони. И мобильный номер ниже. Я всегда помню человека, который меня спас. А еще лучше помню человека, который меня обыграл. Потому что спасали часто, а вот обыгрывали…
Он засмеялся и легко, словно совсем здоровый, встал. Протяжно и прощально скрипнула кровать. Но мне его движение отдалось болью в теле. Слишком сильно качнуло.
В мундире полковник казался старше, чем в госпитальном халате. Видно было, что ему уже далеко за сорок. Но в ФСБ, я слышал, до генералов мало кто дослуживается. В армии проще.
