Флорес промолчал, потому что все это знал. Это изучали еще в школьной программе, это было у всех на устах. Случившееся было национальной трагедией, если не позором.
– А знаете, Солано, почему вы в 1932 году схватились с Боливией за спорную область Чако? Я вам поясню. Руками Боливии контроля над Чако добивалась американская компания «Стандарт Ойл». А вы на чьей стороне воевали? Не знаете? Я вам скажу! Ваше правительство отправляло своих солдат проливать кровь за интересы британско-голландской компании «Ройал-Датч Шелл». Напомнить, как вы воевали? Да как обычно, Солано! С обеих сторон полегли сотни тысяч солдат, но с большим удовольствием и без всякой жалости обе армии резали простых скотоводов. Целыми семьями, с детьми, включая грудных младенцев, и домашним скотом.
– По крайней мере мы победили…
– Не Парагвай одержал победу, а «Ройал-Датч Шелл». Только довольно быстро выяснилось, что геологи ошиблись и нефти на завоеванных землях нет. Глупо, да? Кто-то ошибся, а вы послушно, как бараны, рванулись резать глотки друг другу. И что вы получили взамен? А знаете, Солано, – Никитин вдруг откинулся на спинку кресла и сделал задумчивое лицо. – Ведь в той войне фактически победили русские.
– Как это вы победили? – не понял чиновник.
– Не мы, не Россия, а русские. Львиную долю среднего и высшего офицерского состава парагвайской армии составляли тогда русские офицеры. Это были профессионалы, профессионалы высочайшего класса – бывшие соратники Колчака, Деникина, Врангеля. И в центре Асунсьона на половине могил наши фамилии. Генералы, полковники, поручики, ротмистры… А что они получили? Ничего, даже славы. Зато кое-кто сумел извлечь личную пользу из той войны. Германская община, например, сумела добиться значительного влияния в стране. И она дала стране своего ставленника. Ведь в той же войне выходец из семьи немецких эмигрантов Стресснер получил генеральский чин? И что дальше? А дальше закономерно, дальше все как всегда. Потекли в парагвайские банки денежки из Европы. В 40-е немецкая община многократно выросла. Приток свежей крови обеспечили гитлеровцы, бежавшие от европейской денацификации. Я имею информацию о двухстах тысячах фашистов, которые перебрались сюда из оккупированной союзниками Германии. И, по-моему, я читал, что среди них встречались совершенно одиозные фигуры, вроде доктора Менгеле и шефа гестапо Мюллера. Говорят, что гасиенды в непроходимых джунглях Парагвая до сих пор являются приютом немецких общин, организованных по уставам СС. Не слышали?
– Нет, не слышал, – проворчал окончательно приунывший чиновник. – Я вообще не понимаю, зачем весь этот экскурс в нашу историю.
– А затем, Флорес, – с каменным лицом ответил Никитин, – что если вы хотите хорошо и обеспеченно жить, я имею в виду и страну вообще, и вас в частности, если вы хотите хорошо жить, то давно должны были научиться понимать, под чью дудку надо плясать. Кто вы с вашими газовыми месторождениями Чако? Пустое место, потому что вы сами ничего не можете, кроме как резать детей и плясать дикие танцы на пепелище! Вас накормит и выведет к цивилизации тот, кто в состоянии добыть ваш газ и продать его, поделившись с вами за то, что вы не противились этому. Запомните это, как вы помните уроки вашей истории. Хотите пустить сюда боливийцев, бразильцев? Так они тут уже были! Единственная сила, Флорес, которая способна укротить чужие аппетиты и накормить вас, – Россия!
– Россия? – вдруг прищурился Флорес. – Может, не Россия, а все-таки ваша корпорация? Есть ощущение, что тут существует небольшая разница.
– Для вас не существует, – отрезал Никитин, ткнув пальцем в собеседника. – А еще лучше, если для вас интерес будет представлять только один человек, независимо от того, кого он сам представляет. И этот человек – я!
* * *
Герман Николаевич Орешкин не был бы самим собой, если бы так быстро сдавался и впадал в отчаяние. Несмотря на возраст, он продолжал оставаться авантюристом, человеком, который умеет добиваться своей цели, умеющим ждать удобного случая. Иначе бы Орешкин не оказался в Парагвае с группой специалистов. Иначе не остался бы тут жить, согласившись на предложение местной компании. Сейчас Орешкин снова надеялся ухватить за хвост удачу, которая, если быть честным, все время ускользала из его рук.
Небольшой дощатый дом на окраине Кампо-Сильва был давно некрашен, навес над фасадом давно почернел и угрожающе повис на остатках опор. Единственное, что выглядело надежным, – это старый, но ухоженный «Виллис» времен Второй мировой войны, стоящий у входа.
Никитин не удержался и пнул ногой упругий скат переднего колеса. Машина качнулась, не издав ни единого звука. Осторожно поднявшись по ступеням, Никитин бросил взгляд вдоль улицы и решительно толкнул входную дверь.
Герман Николаевич, возившийся возле закопченного камина, резко обернулся и посмотрел на гостя.
– А-а, это вы! – сказал он по-русски, узнав Никитина. – Вы один?
– А вам делегация нужна, оркестр?
– Я полагал, что вы приведете с собой специалистов, которые разбираются в этом. Вы ведь не геолог, так?
– И близко не лежал, – беззаботно ответил Никитин, прохаживаясь по маленькому дому и заглядывая во все углы. – Я, Герман Николаевич, большей частью по связям с местными властями. Квартирьер, если так можно выразиться. Готовлю почву, а потом прибывают наши доблестные буровики и начинают ковырять землю.
– Тогда зачем вы пришли? – насторожился Орешкин. – И почему вы пришли сюда, хотя мы договаривались с вами о встрече в другом месте.
– Я же сказал вам, Герман Николаевич, – лениво напомнил Никитин, что моя работа заключается в налаживании связей с местными властями, разведывании обстановки и подготовке условий работы для приезда специалистов. Вот для этого я и пришел сюда. Вы ведь толком не сказали, чем вы располагаете, что вы за это хотите. И вообще, мне хотелось бы понять, кто вы на самом деле, Герман Орешкин. Невезучий человек, который неудачно распорядился своей жизнью, или хитрец, который умело играет свою роль, для которого ничего святого на свете не осталось. А?
– Я геолог, господин Никитин, – недовольно проговорил Орешкин.
– Господин? Как вы быстро перестроились здесь. Забыли уже родное и теплое слово «товарищ»? Забыли, что вы русский, что у вас есть родина, могилы родителей.
– Вы уже сами забыли слово «товарищ», – проворчал уязвленный Орешкин. – Когда я оказался здесь, там был Советский Союз, была идеология. Сейчас там такой же капитализм, как и в других странах. И вообще, мне надо выпить, – вдруг без всякой связи заявил он.
Старый геолог полез по шкафам, бренча какой-то пустой посудой, сунул нос в холодильник. Потом из-под стола он все же выудил наполовину пустую бутылку какой-то мутной жидкости. Никитин, наблюдавший с брезгливостью все эти телодвижения, вытащил из внутреннего кармана своей куртки бутылку водки и со стуком поставил на стол. Орешкин мгновенно соотнес характерный стук стеклянной полной бутылки о стол с возможным ее содержимым.
– Водка! – дрожащим голосом сказал он. – «Бруньки»… березки российские…
