– Заорешь – убью. Мне терять нечего.
Паренек покорно молчал, лишь сопел, выражая недовольство по поводу своих ущемленных прав. Шарль вытянул шею, глянул за угол. Назревали крупные неприятности – даже катастрофа! Головной внедорожник, унизанный антеннами, как дикобраз иголками, сбавил ход, он тащился мимо деревни, все больше замедляясь. Усатые физиономии, которых там было не меньше пяти, дружно развернулись и сканировали спящее поселение. Офицер, сидящий справа от водителя, что-то бросил приказным тоном – джип встал как вкопанный. Грузовик затормозил, едва не ткнувшись ему в бампер. Шарль задрожал – в кузове грузовика, привалившись к кабине, под охраной вооруженных военных сидели понурые, бледные, как мертвецы, летчики из его эскадрильи – капитан Гийом Ришар и старший лейтенант Пьер Брион. Руки у них были связаны. Щеку капитана украшал рубец с запекшейся кровью, а у модника Бриона были подбиты оба глаза – причем так качественно, что он вряд ли что-то видел. Капитан Ришар поднял голову, поводил по сторонам мутными глазами и вновь уронил ее. Похоже, его наградили сотрясением мозга. Офицер, сидящий в джипе, выбрался на подножку, обозрел окрестности ястребиным взором. Открыл рот – чтобы дать приказ осмотреть деревеньку, но тут в джипе что-то запищало, сидящий в «хвостовом» отсеке, где находилась компактная станция радиообнаружения, выдал бодрую тираду. Офицер переменился в лице, прыгнул обратно в салон… и джип стремительно стартовал. Грузовик, чадя двуокисью, резво покатил за ним. Покачивались связанные пленники с опущенными головами, покачивалась охрана, вооруженная до зубов… «Пеленгатор!» – сообразил Шарль. Уловили сигнал, издаваемый радиомаяком в его выброшенном кресле. И через пару минут будут там – уж знают объездные пути. Обложат квадрат, сядут в засаду – не поймают летчика, так хотя бы обстреляют спасательный вертолет, который рано или поздно прилетит! Дилемма решалась однозначно – назад к маяку дороги нет. Как славно, что он оттуда уже сбежал…
– Да отпусти ты меня, больно же… – зашипел паренек и задергался.
Шарль опомнился, отпустил мальчонку. Тот откатился, сжался в комок и с неприязнью стал разглядывать летчика.
– Звать-то как тебя, чудо? – поинтересовался Шарль.
– Гамал, – буркнул местный.
– В этой деревне живешь?
– Ну, нет, – всплеснул руками отрок, – в Бенгази. Не видно, да? Овцы у меня тут. Караулю… от таких, как ты.
– О да, я известный овцекрад, – усмехнулся летчик. – Ну что, Гамал, идеи есть? Придумай что-нибудь, Христом заклинаю… или Аллахом вашим, мне без разницы. Доставишь к морю, где нет военных, – получишь тысячу евро. В Тунис или на Лампедузу… – еще тысячу. Думай. Нормальный, мне кажется, бизнес.
– К мятежникам не хочешь? – криво ощерился Гамал.
– Нет, не хочу, – подумав, отказался Шарль. – Мы их, конечно, поддерживаем, но что-то мне подсказывает, что там такое ассорти… – он спохватился: – А ты сам-то, друг, за кого?
Гамал смотрел на него исподлобья, оценивал, рассматривал варианты. Сложно было представить, что творится под черепной коробкой у мусульманского паренька. Что он знал про этих правоверных магометан? Только то, что они другие люди, другое мышление, иные взгляды, ценности и смерти в большинстве не боятся, поскольку в раю им обещаны такие соблазнительные удовольствия…
– Иди за мной, – ворчливо бросил Гамал.
Чугунная усталость навалилась на пилота. Подобные перегрузки он не приветствовал даже в воздухе. Они крались мимо неказистых приземистых построек. Щуплая спина хитроватого отрока мерцала перед глазами. Он старался не отставать. Деревня еще не проснулась. Но вот пронзительно заголосил петух – надо же, как в родной деревне Сен-Жестен под Тулузой… Он дернулся, словно бомба сработала за спиной, Гамал вполголоса чертыхнулся. Они прошли пару замусоренных дворов, и Гамал жестом приказал засесть за углом. Шарль попятился, присел за ржавую бочку – доверять в этой местности было некому, кроме паренька. Придерживая падающие штаны, воровато озираясь, Гамал на цыпочках вошел в дом, а через несколько секунд вернулся, позвякивая ключами. Сделал знак следовать за ним. Через пару минут они подбежали к тому самому грузовику, стоящему за амбарами. Машина доживала свой век и, видимо, предпочитала бы это делать в спокойствии и неподвижности. Гамал приложил палец к губам, приказал ему спрятаться за кабиной, а сам забрался в кузов и принялся там что-то ворошить и сбрасывать мешки. Звякнул металл, и вдруг пронзительно запахло – то ли мазутом, то ли машинным маслом. «По кузову разливает? – озадачился Шарль. – Зачем?»
Парень ловко спрыгнул, открыл кабину со стороны пассажирского сиденья.
– Полезай. Да не на сиденье, а под него… согнись там как-нибудь. И вообще молчи, слышать тебя не хочу…
Вопросов было много, но задавать их не хотелось. Шарль скорчился под сиденьем, где оказалась вполне вместительная ниша. Опомниться не успел, как на голову свалился зловонный мешок, набитый чем-то мягким. За мешком – второй, и все это дело паренек принялся усердно утрамбовывать – вместе с летчиком. Возникло непреодолимое желание сбросить с себя все эти нечистоты и хорошенько надрать детскую задницу.
– Овечья шерсть, – на ломаном английском пояснил Гамал. – Тетка Надира стрижет овец, а я иногда вожу ее в Аз-Вари, сдаю старому Абдалле. В такую рань, правда, не вожу, но какое кому дело?
«Действительно», – подумал Шарль и охнул, когда третий и четвертый мешки придавили первые два, и на все это зловонное хозяйство, мстительно похмыкивая, свалился Гамал, чтобы не торчало ничего лишнего.
– Ноги там спрячь, – буркнул он. – Сейчас поедем.
Это было нелегким испытанием для летчика. Зажатый, скрученный спиралью, он обнимал «беретту» и молил лишь об одном: чтобы конечности не свело судорогой. Бегство из деревни было зажигательным – мотор заработал со старческим кашлем, машину затрясло, днище безжалостно завибрировало… и Шарль проклял ту минуту, когда попросил у пацана помощи! Но вскоре машина выехала на асфальт, и мучения перешли в плоскость зудящую и монотонную. Он даже не спросил, куда они едут. Уж не в гости ли к сотрудникам ливийских спецслужб? Если за каждого сбитого летчика обещана награда, то зачем напрягаться, подвергать себя опасности, чтобы заработать как-то еще? Поначалу он считал секунды, из секунд составлял минуты – чтобы определить, какое расстояние они проехали. Потом сбился, стал проваливаться в болезненную дремоту. Пронзительно завыла машина, идущая на обгон. Гамал, не по-детски ругаясь, ударил по тормозу. Грузовик встал, словно кобыла перед барьером. «Вот и все, – подумал Шарль, – это патруль». Это было именно то, о чем он подумал. Захлопали двери, кто-то подбежал к кабине со стороны водителя, распахнул ее. Протопал другой, заскрипели борта – человек подпрыгнул, заглянул в кузов, в тоне комментария сквозило что-то брезгливое. Собеседник Гамала задал несколько вопросов. Парнишка отвечал без страха, с явным недовольством – какого, дескать, черта? Что тут у вас случилось? В нагромождении незнакомых слов Шарль пытался уловить хотя бы тональность – о чем шла речь? Пару раз проскакивало – Аз-Вари. Он сообразил, парнишка намеренно разлил в кузове какую-то гадость, чтобы объяснить, почему «ценный» груз перевозится в кабине. Распахнулась дверца в паре дюймов от головы. Возникла странная мысль: станет ли он стрелять, если обнаружится наличие неучтенного пассажира? Не станет, сдастся в плен, поскольку дружит с головой и беспричинное геройство ставит в ряд с воинским преступлением. Зачем тогда хвататься за пистолет? Обладатель хриплого голоса что-то выговаривал, переходя на смех. Шарль почувствовал тычок – патрульный ударил кулаком по мешку. Конечно, очень смешно. Расхохотался и Гамал – при этом поднял кулак и тоже треснул. В голове отдалось и зазвенело. «Ладно, паршивец, – подумал Шарль. – Если повезет, у меня еще будет время надрать тебе задницу». На этом текущие неприятности, слава Спасителю, закончились. Грузовичок неторопливо покорял просторы ливийского Средиземноморья. В какой-то миг пилоту почудился запах йода – признак приближающегося моря. Потом опять гудели машины, горланили люди: утро настало, грузовик тащился по населенному пункту. Пара поворотов – влево, вправо, Гамал ожесточенно ударил по тормозам, высунулся из кабины и, корча из себя взрослого, принялся вопить на зазевавшегося аборигена – подробно объясняя, что думает о нем лично, о его близких и дальних родственниках и о его праве на пожизненное звание ишака. Заскрипела арба или телега, абориген неохотно освобождал дорогу. Грузовик рывками тронулся…
