– Пришлите машину… – Жаклин обмякла, ноги подкосились. – И звено истребителей для прикрытия, пожалуйста… А то я сама из этого болота уже не выберусь…
Это было непростое утро. Жаклин воевала с туманом в голове. Закрытый микроавтобус местной телекомпании прибыл без опоздания, встав за полквартала. Жюли решительно заявила, что Жаклин она не бросит, та сама не своя, да и ей самой не повредит толика популярности, вывела ее из дома задней аллеей. Они бежали, словно им в спины целилась рота автоматчиков. Телевизионщики оказались самые настоящие, ехали окольными путями. Туман перед глазами густел и клубился. Жаклин отключалась. Заботливые руки совали ей стаканчик с крепким кофе, она пила, кашляя и захлебываясь. Задняя дверь в приземистое здание телестудии, ее окружали незнакомые люди, вели по лестницам. Не отставала соседка, кого-то расталкивала, кого-то обкладывала крепкими выражениями – она возомнила себя то ли телохранительницей, то ли продюсером Жаклин. Ей жал руку и участливо справлялся о самочувствии очкастый господин в дорогом костюме, представившийся Франсуа Верденом, кричал, что грим не нужен, достаточно расчески, все просто идеально, все должно быть непринужденно и как есть – дабы воззвать к сердцам и душам соотечественников всей этой небрежной непосредственностью! Разорялся, что все должно было быть готово полчаса назад, а не через минуту, что-то вкрадчиво вещал на ходу Жаклин, но она уже не вникала, и он в итоге махнул рукой – действительно, пусть будет как есть, хватит уже тесниться в рамках форматов и нелепых ограничений! Взволнованные люди за кадром, софит в лицо, недоуменный голос: «Месье Верден, вы уверены, что не нужна подготовка? Камера, мотор! Вы в эфире, мадам Бурнье, ну, скажите же, наконец, хоть что-нибудь!»
Ее голос дрожал от волнения, слова слетали с трудом. Но по мере выступления она успокаивалась, голос креп. Жаклин говорила о пропавшем муже, о том, что спецслужбы запретили ей муссировать эту тему. О том, что вся армада, отправившаяся бомбить военные объекты, была уничтожена ливийцами, летчики в плену, двое погибли – она назвала их имена, оговорившись, что всего лишь транслирует слова мужа, возможно, это не так, пусть у близких останется надежда. Она обращалась к правительству Франции, к руководству НАТО – открыть завесу тайны, потребовать возврата летчиков, объяснить, как такое могло случиться. Она диктовала цифры: номер телефона, с которого звонил ей муж, хотя вот этого можно было и не делать, сообщила район, в котором удерживаются пленники, упомянула школу. Она улавливала из полумрака восхищенные мужские взгляды, видела, как в ужасе смотрит на нее и хватается за голову соседка Жюли. Поначалу Жаклин не понимала, а потом дошло, но было поздно: она выступала без нательного белья, в прозрачной блузке, выхваченной из шкафа – сквозь которую просвечивало все на свете, а особо пикантно выглядели кофейные пятна!
Где-то на этом месте Жаклин сползла в обморок и не слышала аплодисментов в свой адрес, слов в эфире осмелевшего Вердена о «мужественной и самоотверженной женщине». В машине на обратном пути она пришла в себя – после того как Жюли сунула ей под нос пузырек с нашатырем и похвалилась, что после прошлогоднего инцидента с бродячим псом, забредшим по ошибке на ее участок, она постоянно носит эту гадость с собой. Как понюхать нашатырь после того, как ты уже в обмороке, Жюли не рассказала. На подъезде к дому Жаклин поджидало еще одно потрясение. Вся ее лужайка и подходы к дому были оккупированы пишущими и снимающими журналистами! Вот это оперативность! Народ толкался, давя ее газоны! Сигналили машины, желающие проехать через этот Вавилон. Из окна свесилась няня Гвинет и кого-то посылала открытым текстом, грозя кулачком. Потрясающая самоотдача в неполные семнадцать лет! Было слышно, как в доме хнычет Марсель, не избалованный до сегодняшнего дня вниманием ведущих мировых информагентств. Толпа, громыхая камерами и диктофонами, бросилась к подъезжающей машине.
– Я, кажется, больше не могу, – прошептала опустошенная Жаклин.
– Надо, соседка, – решительно заявила Жюли, сводя неощипанные брови. – Ты должна собраться, потрясти их своим обаянием и выступить с очередной обличительной речью. Но только умоляю тебя, на этот раз ты должна выступать, пребывая в сознании, а не так, как на студии. Давай, мы им покажем!
– Мы? – удивилась Жаклин.
– А как же, – всплеснула руками соседка. – Ты мне еще за раздавленные цветы должна оправдаться!
На этот раз Жаклин была «в сознании». Она вышла из машины с твердым намерением сообщить уважаемым журналистам, что все уже сказано, добавить нечего, и было бы неплохо, если они все дружно потопают к черту…
– Мадам Бурнье? – ломилась в первых рядах разбитная особа в деловом костюме. – Катрин Флобер, агентство «Ассошиэйтед Пресс». Не могли бы вы прокомментировать ситуацию…
– Джерри Фокстер, СNN… – отталкивал особу возбужденный мужчина не первой молодости. – Мадам Бурнье, нашей аудитории хотелось бы знать, каким образом были сбиты почти тридцать современных, напичканных сверхзащитой летающих крепостей?..
Она уже открыла рот и вдруг заметила на дальней стороне подъездной дорожки невзрачный бордовый седан. Переднее окно машины было открыто. Человек, сидящий за рулем, курил сигарету и мрачно смотрел ей в глаза. Смотрел чревато, без отрыва, исподлобья. Так смотрел, что мурашки поползли по коже. Возникло ощущение, что сейчас он достанет автомат и начнет крошить всех подряд и Жаклин тоже. Таблички «Департамент защиты и безопасности обороны» на лбу у человека не было, но и без нее все было ясно.
И Жаклин, собравшаяся отказаться от интервью, передумала. Она любезно улыбнулась напирающей толпе, из которой продолжали раздаваться выкрики, и подняла руку. Гул затих. Защелкали камеры, вытянулись руки с диктофонами.
– Господа, не надо напирать, – улыбаясь, сказала Жаклин. – Я очень устала, но постараюсь ответить на все вопросы, если это не займет много времени. Задавайте по одному, не надо хором, – и презрительно покосилась на бордовый седан…
– Ну, ты, Варан, и законспирировался! – глушил треск вертолетного двигателя темноволосый крепыш в нелепом одеянии, напоминающем «рабочий костюм» бедуина. – Мы, конечно, рады, что ты нас помнишь, любишь и веришь в наши способности! Но откуда ты взялся, черт возьми? Шесть лет ни слуху ни духу – и вот являешься, как Христос! И опять продолжаешь шифроваться – нам даже поговорить с тобой не удалось! В самолете сидели раздельно, в Каире носились, как на урагане…
– А мне нравится это приключение! – хохотнул сравнительно молодой мужчина – худощавый, с тонкими чертами лица, одетый в такие же сомнительные обноски (их натянули в спешке несколько минут назад). – С детства склонен к перемене мест! Я слышал, после перевода ты ушел из спецназа, Варан? Перебрался в «смежную» фирму? Бытовала молва, что ты уехал в Ливию и тебе так там нравится, что за уши не вытащить? Иначе говоря, ты уже другой?
– Сожалею, мужики, прежнюю версию уже не восстановить! – прокричал Рауль, широко улыбаясь. – Но я тот еще парень, в чем у вас будет возможность убедиться! Позднее обо мне поговорим – расскажу, что смогу! У вас-то все нормально? Чем занимаетесь?
