Али Магомедов чувствовал глухую беспросветную тоску. Он добился намеченной в жизни цели… и рухнул в бездну печали и одиночества. Последние две недели он жил, как в тумане, не видя смысла в дальнейшей работе и даже в собственном существовании. Тонкая натура дала широкую трещину, в которую ухнул весь смысл его богатой на события пятидесятилетней жизни. Все, что его окружало, все, что он видел и чувствовал, все, что теснилось в памяти, взывало к тоскливому волчьему вою…
Да, он помог своим братьям-мусульманам. Бомбардировки прекратились, в стане неприятеля царило замешательство. Но почему от этих мыслей не становится легче? Перед глазами стояли взорванные постройки базы ПВО, человеческие останки, разрубленный пополам Ильхам с «тягой к работе» в мертвых глазах…
Он запутался в себе и мельтешащих вокруг событиях. Он понимал лишь одно: хватит. Он должен вырваться из Ливии, пока кольцо окончательно не сомкнулось, пробраться в родной Азербайджан, обнять семью, жить обычной жизнью, забыть все, что было, как кошмарный сон. К тому же… хм, звучало как-то необычно – он теперь вполне обеспеченный человек…
Плюс маленькая поправка – обеспеченный человек, живущий в постоянном страхе. Он отогнул пыльную занавеску, посмотрел в окно. Квартира, в которой его временно поселили, располагалась на третьем этаже примитивного четырехэтажного здания в одном из небогатых кварталов западной части Хомса. Много лет назад это здание было белым, теперь с него слезли краска и известка, и оно стало серым в крапинку. Вдоль по улице стояли такие же дома, ходили люди – мужчины в белом, женщины с открытыми лицами в чадрах и хиджабах, изредка проезжали машины не самых респектабельных моделей. Протащился бледный араб со шрамом под глазом и пустым свисающим рукавом вместо левой руки. Ворам на Востоке, по старой доброй традиции, продолжают отрубать руки. Женщина с ребенком заблаговременно перешли дорогу, чтобы не встречаться с «прокаженным». Отзвуки войны в этот город не залетали, бои шли восточнее, под Мисуратой, Рас-Лануфом, где многострадальный нефтеналивной порт уже несколько раз переходил из рук в руки. Каддафи перехватывал инициативу, действовал решительно и, что характерно, умело. Честно говоря, Али восхищался этим человеком – пусть диктатор, засидевшийся во власти, пусть не особо разбирался в средствах. Единственный правитель в мире, не имеющий официального поста во властных структурах! Его как бы нет. Имеются правительство, парламент, многочисленные комитеты самоуправления на местах, самостоятельно определяющие жизнь, – а Каддафи просто «лидер революции». Вроде памятника. Но только он решает, что должно происходить в Джамахирии. Как в анекдоте: мы можем простить полковнику, что он кровавый диктатор, но бензин за четырнадцать центов и зарплату учителям в три тысячи долларов мы простить ему не можем! Именно при Каддафи Ливия стала самой процветающей страной на Африканском континенте. Именно при нем люди получили хорошо оплачиваемую работу, а неспособные работать – пособие по безработице в 730 долларов. Возводились города, строились современные шоссе, железные дороги, учителя, врачи получали не меньше, чем чиновники. Люди гордились тем, что они ливийцы. До смешного дешевый бензин, дешевые квартиры, беспроцентные кредиты, в том числе на покупку автомобиля, отсутствие платы за квартиру и свет, аптеки с бесплатным отпуском лекарств, сети магазинов для многодетных семей с символическими ценами на продукты питания. Крупные налоги и поборы – запрещены. Образование и стажировка за рубежом – за счет государства. 7 тысяч долларов – за каждого новорожденного! Именно Каддафи возвел в стране железный заслон проискам исламских радикалов и прочей публики, радеющей за «преувеличенный» ислам…
Человек с усами, подпирающий столб у входа в хлебную лавку, зевнул и покосился на его окно. Кивнул, обнаружив подглядывающее око. Человека звали Хусруф, служил он в военной контрразведке на не самой высокой должности и контролировал вход в здание со стороны улицы. Имелся еще один – без усов – его звали Мустафа, и, по-хорошему, он должен был присутствовать где-то сзади – у лестницы пожарного хода или на самой лестнице, пугая местных жильцов, или во дворе, наслаждаясь умопомрачительными ароматами здешней помойки. Дважды в день охрана менялась – через два часа должны заступить абсолютно «идентичные» Саиб и Альдин (один усатый, другой небритый), а утром – Галиб и Махмуд. Охранники общались между собой, с начальством по коротковолновой рации, у них имелась двусторонняя связь с Али, что, в общем-то, давало основания предполагать, что Али отчасти защищен. Но с каждым днем уверенности становилось меньше; он чувствовал, как что-то сжимается, не дает продохнуть. Выходить из дома Али не возбранялось, но если он удалялся из квартала, из воздуха возникал работник спецслужбы и начинал вежливо хамить, намекая, что для его же пущей безопасности…
Фактически он являлся пленником, хотя и принимал заверения в любви, уважении и «надежде на многолетнее плодотворное сотрудничество». Слово «многолетнее» как-то напрягало. Он оторвался от окна, включил телевизор, прощелкал немногочисленные каналы. Судя по заверениям пропаганды, в Ливии практически мир. Отдельные происки «террористов», одурманенной наркотиками молодежи, в отдельных городах отдельные беспорядки. Город Бенгази для ливийских официальных структур, похоже, перестал существовать, переехав вместе со своим бурным содержимым на другую планету. Корреспондент агентства «Рейтер» интересовался у нарочито доброжелательного представителя МИДа судьбой плененных летчиков НАТО. Представитель МИДа с улыбкой респектабельного джентльмена отвечал, что вопрос не в его компетенции, формально факт присутствия пленных на территории Ливии не подтвержден (хотя и не опровергнут), и лучше с ответом на данный вопрос повременить до лучших времен. Он же не интересуется судьбой ливийских моряков с подорванного у Мисураты катера береговой охраны, которых подобрали американские морские пехотинцы. Он уверен, что пленные содержатся в достойных условиях. Почему бы и Западу не положиться на цивилизованность ливийских военных?
Али с раздражением выключил телевизор – этот чертов ящик зомбирует население по всему миру! Распахнул холодильник – уж здесь, слава Аллаху, никакой пропаганды. Перекусил лепешкой с куском жареной баранины, запил овечьим молоком, завалился на кровать. Сколько времени он уже провел в этой позе, размышляя о своей жизни и перспективах! Вновь неторопливые кадры, вырванные из контекста бытия. То ли сон, то ли явь… Уютная квартира в Баку, квартал, назойливо напоминающий «классический» одесский, резкое солнце светит в глаза, просыпаться надо… Мать далеко на кухне за закрытыми дверьми гремит сковородками, слышно, как она ворчит… Рядом супруга Заза – жгучие волосы цвета воронова крыла разбросаны по подушке, она приподнимается, лямочка ночной сорочки сползает с плеча, обнажая неувядающую грудь, она склоняется над ним, волосы щекочут лицо… но вместо того, чтобы заняться таким приятным воскресным сексом, она вновь его пилит: занимаешься неизвестно чем, денег в доме не хватает, посмотри, как живет твой брат Ариф, а ведь он младше тебя на десять лет! Твой старший сын Эльдар всего лишь инженер, а зарабатывает больше тебя! Тофик год назад выучился на юриста, а уже имеет твердый доход и скоро женится! Даже младший Рафик получил специальность, пусть еще молодой, живет с родителями, но у него большое будущее, тебе не стыдно смотреть ему в глаза?.. А из просторной прихожей доносится шум: малютка Рафик упал с трехколесного велосипеда, сидит, ревет. Тофик таскает за хвост кота Мансура, тоже ревет, когда кот терзает руку. Старший Эльдар хлопает шкафами, вопрошает, куда эта несносная мама задевала его мяч – что он будет гонять с пацанами во дворе, консервную банку, что ли?! «Как-то странно, – лениво думает Али, обнимая «голограмму» жены, – разве могут эти крошки зарабатывать больше меня?» Это, видимо, не явь… Поточная аудитория в МВТУ им. Баумана. Прилежный второкурсник Али Гусейн-оглы Магомедов что-то пишет в тетрадке, усердно царапая ручкой. Кончается паста, вот же шайтан! Все пропало, он не сможет законспектировать такую ценную лекцию! То, что половина потока ничего не пишет, а остальные только делают вид, для Магомедова не показатель. Он должен знать ВСЕ. Он настроен на «красный» диплом. «Девушка, у вас имеется запасная ручка?» Соседка смотрит на него большими небесно-голубыми глазами, в которых что-то переливается… У Али большая засуха в горле, он не может оторваться от этих глаз. Святые магометане… Он знал, что эта девушка учится на его курсе, видел ее, по достоинству оценил фигуру и все такое, но никогда она не была так близко… И он от нее так близко никогда не был… Какая, на фиг, ручка? Какая там лекция? Он забывает и про «красный» диплом, и про амбиции с честолюбием, которых полная голова! Он влюбляется по гроб жизни. Татьяна Ольховская отвечает взаимностью, ей тоже нравится этот целеустремленный паренек из Баку. Коренная москвичка, мама с папой обитают в высотке на улице Горького, и она вместе с ними… Это самое счастливое время в жизни, они молодые, слоняются вечерами по набережной, болтают о всякой ерунде, он держит ее за руку, а потом и за другие места, и от этих прикосновений его колотит током… Они не могут оторваться друг от друга, все время проводят вместе, строят планы на дальнейшую совместную жизнь – сначала шуточные, а потом – чем черт не шутит… «Пращуры» куда-то исчезают, и Татьяна приводит Али к себе, они всю ночь вместе, закипает кровь, и наутро он понимает, что такое настоящая жизнь рядом с любимым человеком. Теперь они всегда будут вот так, их ничто не разлучит. Они скрывают свои отношения от родителей, год, другой – их чувство не гаснет, не за горами защита диплома, они уже взрослые люди… Но тайное становится явным. Серия ударов ниже пояса. Родители-москвичи запрещают Татьяне встречаться с азербайджанцем. Отец и мать Али также решительно возражают против русской девушки – невзирая на перспективы, открывающиеся перед Али в Москве. Это закон, табу, «no trespassing»! Родители уже подобрали Али хорошую девушку. Некая Заза, чудесная, красавица, умница, естественно, комсомолка, приличная интеллигентная семья, родители – старинные друзья Гусейна Магомедова, отца Али. Ей уже восемнадцать, уже можно… Самое страшное потрясение в жизни. Слез при расставании не было, щемящих речей – тоже. Он слышал от кого-то из бывших сокурсников, что в двадцать четыре Татьяна выскочила замуж – особо не всматриваясь в жениха, развелась, опять выскочила – за алкоголика-милиционера… Это первое настоящее чувство он тащил через всю жизнь. Щемило и сейчас, в пятьдесят. Ни в кого он не влюблялся, хранил «верность» ей одной, хотя видал в своей кровати немало женщин, помимо жены. Расставшись с Татьяной, он мучительно долго обретал смысл ВСЕГО и обрел – в работе, которую он хоть к ста годам, но должен выполнить. Оттого и шел по жизни – упрямый, как ишак. И неизвестно, как бы обернулась эта самая жизнь, если бы весь мир не воспротивился его любви…
