– А это кто? – не унимался надоедливый Мартынов.
– Это Фроерман Дима, – вздохнул майор и повернулся к Мартынову слегка припухлым носом. – Что ты опять придумал?
Ни слова не говоря, Андрей подошел к фотографии на стене, снял ее и положил на бюро.
– Покажи мне их здесь и немного расскажи о каждом.
Покривив губы, Рома подтянул рамку к себе.
– Это Котаев. Он был самым здоровым в группе, и его все побаивались. Это Исенин. Он был маленький, как Родищев, и также поначалу тупил, но потом пообтерся и влился в пацанский коллектив с охотой. В отличие от Родищева. Это – Фроерман. Он был как все, ничем не выделялся ни в лучшую сторону, ни в худшую. Что дальше, Мартынов?
Тот улыбался одними глазами и морщил нос. Сквозь каждую пору на его лице выходила некая уверенность, которая раздражала Рому и немного пугала. Так устроен человек – он боится всего, чего не понимает. А Андрей Петрович бросил на стол журнал и подошел к окну.
– Вы курите, если хотите, – предложила вдова. – Сергей Борисович дымил нещадно, не жалея ни себя, ни меня.
Послушно сунув в губы сигарету, американец дождался, пока она выйдет из комнаты и, скосив взгляд на дверь, выдавил:
– Я все понял, Метлицкий.
– Что ты понял?
– Ваша группа была убежищем для детей, которым грозила та или иная опасность. Чья-то месть, угроза появления ненормального родственника, могущего предъявить права на опекунство. Все, что могло стать опасным для ребенка середины и конца восьмидесятых.
– Бред, – отрезал Метлицкий и снова углубился в раскопки.
– Ты не объяснишь мне, сыщик, почему в вашей группе несколько детей носят исковерканные фамилии известных писателей и поэтов? Фраерман, Есенин, Катаев… Я сегодня не ошибся. Не РОдищев, а именно – РАдищев. Радищев, переделанный в Родищева. Ты только что описал мне детей. Знаешь, почему Родищев и Исенин выглядели туповато, и вы всей группой их за это прессовали и насмехались над ними? Потому что, Метлицкий, они были младше вас по возрасту! Я думаю, что на год! А почему Котаев держал «шишку»? Потому что он старше вас! И я думаю, что тоже на год. В вашу группу, дорогой майор милиции, вместе с обычными сиротами попадали дети, защитить которых можно было, лишь переделав им документы и спрятав в детдоме. А сейчас я тебе скажу, почему их не определяли в группы, соответствующие возрастам. У тебя в детдоме в начальных классах был классный руководитель?
– Степан Николаевич Чеботарев, – заученно и ошарашенно пробормотал Рома.
– Так вот, Коломиец мог договориться лишь с ним. Если бы об этих рокировках узнал человек, находящийся в дурных с Коломийцем отношениях, последнему грозил бы немалый по нынешним временам срок! Теперь ты понял? Пока дети у одного воспитателя младших классов, все шито-крыто. Потом, когда они переходят в старшие классы, их знания и физическое состояние немного уравнивается, и разница не так заметна. Получается, что Лешу Родищева бил Игорь Котаев, который на два года старше его. Ну, и вы с Гулько постарались.
Немного помолчав, не особенно ожидая реакции Ромы, Андрей Петрович докурил сигарету и размял ее в оставленной вдовой пепельнице.
– Их старые документы уничтожались, и документы переделывались под новые фамилии. Чтобы не ходить далеко, Коломиец и еще кто-то брали самые известные фамилии и трансформировали их. Твой Сергей Борисович и еще кто-то, узнать которого теперь уже вряд ли удастся, творили добро, рискуя собой. Вот так, Рома. Был Артур Мальков – стал Леша Родищев. А теперь поехали в больницу. И перестань делать глупое выражение лица…
Глава 22
Поймать частника в два часа ночи оказалось простым делом. В Новосибирске по ночам ездит в десять раз меньше машин, чем в Москве, но есть еще одно отличие. Тех, что ездит, вполне хватит на то, чтобы перевезти все население города…
Частником оказался глуховатый дед на стареньком «жигуленке». Поэтому Андрей позволил себе то, что собирался сделать в уединенном месте. Вынув из кармана телефон, он сначала осмотрел его, потом потряс перед ухом, многозначительно поглядывая на Метлицкого. В трубке ничего не стучало, и только после этой проверки он набрал полтора десятка цифр.
– Сейчас там два часа дня, – шепотом пояснил он обеспокоенному Метлицкому. – Allo!.. Sondra? This is Andrey. Hello, baby. Mister Malkolm, please…
После первых же фраз на английском дед повеселел, а Метлицкий приуныл. Первый рассчитывал получить в валюте, а второй не рассчитывал ни на что.
– Эндрю? Здравствуй, старина. Очевидно, дело идет к развязке, если ты связываешься напрямую со мной, а не с моим зятем?
Мартынов растянул в улыбке губы, но она мгновенно сползла с его лица.
– Мистер Малькольм, сколько я работаю у вас?
– Пять лет, сынок, – подумав, настороженно ответил президент «Хэммет Старс».
– Перестань закручивать пальцем торнадо. Что случилось?
– Ничего необычного, собственно говоря, мистер Малькольм. Если, конечно, отбросить тот факт, что этой ночью меня пытались убить ваши люди.
В трубке повисла мертвая тишина. Настолько невесомая, что чувствовалось, как в этот мертвый вакуум улетают двадцатипятицентовые монеты. Одна за одной.
– Эндрю, давай так. Очень быстро и по порядку. Ты меня знаешь пять лет. Я тебя знаю пять лет. Я мог разобраться с тобой в Неваде в любое время дня и ночи. Не сомневаюсь, что то же самое ты мог сделать со мной… – Малькольм закашлялся. У него на нервной почве частенько случались приступы астмы, все в «Хэммет Старс» знали это и старались воздерживаться от уточнений, когда им ставилась задача. – Повозиться бы пришлось, но сделал бы, я уверен в этом. Итак, я посылаю человека за седьмой частью того, что находится во Франции, и в тот момент, когда он уже приближается к цели, я отправляю людей в Сибирь для того, чтобы определиться с этим человеком и потерять все. Теперь скажи, сынок, что бы мне еще сделать, чтобы показаться всему миру окончательным идиотом?
Президент «Хэммет Старс» относился к тому замечательному типу людей, которые при необходимости могли перефразировать тексты так, что собеседнику было очень хорошо понятно, о чем идет речь, а лишним участникам разговора – не понятно ничего.
– У меня начинает создаваться впечатление, что двое русских эмигрантов с американскими паспортами резали меня диверсионными ножами по личной инициативе… – говорил Мартынов. – У вас есть имя человека, на которого я вышел, зачем вам теперь Эндрю Мартенсон? Это лишняя шахматная фигура.
На том берегу океана раздался осторожный кашель, и Андрей услышал совершенно спокойный голос:
– Я не понял, сынок, ты… его нашел?
Мартынову показалось, что он ослышался.
– Что вы спросили?
– Я спросил – ты что, нашел Артура?
Нет, Андрей не ослышался. Он пожевал губами и бросил:
