Пассажиры продолжают выходить, и я не вижу Якова Ароновича. Ну, когда он появится? Почему его так долго нет? Кажется, уже вышли последние пассажиры, а его все еще нет. Я терпеливо жду еще минут десять и растерянно смотрю по сторонам. Ариф убирает газеты и качает головой. Он сам не понимает, что произошло. Бехбудов хмурится и достает мобильный телефон. К нему подходят две девушки, чтобы купить цветы, но он даже не замечает покупательниц. Ему нужно выяснить, куда пропал наш гость. И в этот момент я слышу за своей спиной мягкий голос безо всякого акцента:
— Добрый день. Вы госпожа Алиева? Я не ошибся?
Я резко оборачиваюсь. За моей спиной стоит Яков Аронович собственной персоной. Каким образом он сумел выйти незамеченным? Ведь мы следили за всеми выходящими в три пары глаз? Он просто не мог пройти мимо нас. Но это сам Гольдфарб. Не может быть никаких сомнений. Я сразу узнаю его по фотографиям. И киваю головой. Произношу смущенно:
— Я должна была вас встретить. Здравствуйте, Яков Аронович.
Он протягивает мне свою сухую узкую ладошку, и я жму его прохладную руку. Рядом оказывается высокий, немного грузный мужчина с почти кавказскими усами.
— Это атташе нашего посольства, — любезно поясняет Гольдфарб, — господин Давид Лернер.
— Очень приятно, господин Лернер, — пожимаю я руку мужчине.
Какая я дура. Конечно, я должна была предусмотреть и этот вариант. Ведь Яков Аронович Гольдфарб — известный на весь мир ученый и, конечно, его должен был встречать кто-то из посольства. Все правильно. Они, очевидно, заказали встречу через бизнес-зал, где встречают пассажиров за довольно высокую плату. Наверняка Лернер встречал гостя именно там. А мы, как полные дураки, ждали его здесь.
— У нас есть машина, — сообщает Лернер. По-русски он говорит чисто, но некоторый акцент все-таки чувствуется. Такой типично еврейский акцент, тогда как у Гольдфарба просто изумительный русский язык.
— У меня тоже машина, — несколько растерянно сообщаю я.
Наш сценарий встречи окончательно сломан. Мы заказали гостю номер в «Хилтоне». Хотя его вполне может отвезти сотрудник израильского посольства. Наверняка он тоже работает на два ведомства. Впрочем, в случае с израильским посольством все и так понятно. Любой сотрудник потенциально может быть сотрудником какой-нибудь спецслужбы. И не обязательно только МОССАДа. Это абсолютно нормально. Они работают на свою страну и на свой народ.
— Тогда я поеду вместе с вами, — решает помочь мне Гольдфарб, — поблагодарим нашего дипломата, и я поеду вместе с вами. Ведь я приехал работать именно в архивах вашего института.
— Спасибо, — мы идем к выходу, и чемодан гостя несет сам атташе. Моя машина — белый «Хундай» — стоит на стоянке. У меня нет дипломатических номеров, чтобы мне разрешили ставить автомобиль ближе к зданию аэропорта. И поэтому мы довольно долго идем к моему автомобилю. Я открываю багажник, Лернер закидывает туда чемодан гостя, жмет ему руку на прощание и дает мне свою визитную карточку. Кажется, он еще что-то сказал гостю, но я не расслышала, что именно. Яков Аронович садится рядом на заднее сиденье.
— Я не люблю ездить на переднем сиденье, — поясняет мне гость.
У каждого свои причуды. Я усаживаюсь за руль и осторожно выруливаю машину со стоянки. Мы выезжаем из аэропорта, и машина, набирая скорость, несется по трассе. Я молчу, даже не представляя, как начать беседу.
— Город сильно изменился, — помогает мне Гольдфарб, — я бывал здесь еще в восьмидесятые годы.
— Еще как, — оживляюсь я, — вы сами все увидите.
— Мне сообщили, что вы сотрудник, действующий под прикрытием, — сразу уточняет гость.
— Верно. Но я действительно работаю в институте литературы и даже успела защитить кандидатскую диссертацию.
— Похвально, — говорит Яков Аронович, — очень похвально. Литература относится к вечности, хотя шпионаж тоже почти вечное занятие. Но наши имена не остаются в истории, тогда как имена великих поэтов и писателей будут жить вечно. Как вас правильно называть?
— Можете просто Кеклик.
— Что это означает?
— Перепелка. Каменная куропатка. Нечто в этом роде.
— Красиво, — улыбается Гольдфарб, — потом расскажете мне подробно свою жизнь.
Он разговаривает со мной и следит за выражением моего лицо через зеркало заднего обзора, в которое я тоже смотрю. И поэтому видит несколько удивленное выражение моего лица.
— Не удивляйтесь, — предлагает гость, — я должен четко представлять, с кем именно я буду работать. Нам ведь предстоит проработать вместе почти два месяца. Кажется, ваш конкурс «Евровидения» состоится в конце мая?
— Да.
— А сейчас только начало апреля, — напоминает Яков Аронович, — срок более чем достаточный, чтобы мы успели подружиться и поссориться.
— Поссориться тоже?
— Обязательно. Иначе не будет вообще никаких результатов. Наша работа не терпит рутины и единообразия во мнениях. Чем больше мнений, тем лучше. Я имею в виду не только разведку, но и литературу.
Кажется, мне нужно будет привыкнуть к его своеобразному мышлению. У меня почему-то не работает радио. Я пытаюсь найти хоть какую-то музыку, но слышу только хрип.
— Выключите радио, — предлагает Гольдфарб, — у меня с собой включенный скэллер. Он нарушает работу вашего радио.
— Здесь нет магнитофонов, — возражаю я ему.
— Дорогая Кеклик, — снисходительно говорит мэтр, — нас легко могут записать с помощью направленного луча. Из машины, которая идет следом за нами или рядом с нами. Поэтому не будем рисковать. Кто знает о моем прибытии сюда? Я имею в виду ваших коллег по второй профессии?
— Мой непосредственный шеф — полковник Кафаров…
— Знаю. Прекрасный специалист еще по советским временам.
— Наш министр и начальник контрразведки. Больше никто.
— А ваши коллеги по группе, которые так нетерпеливо ждали меня в аэропорту. Что им известно?
— Вы их вычислили? — Неужели он смог так быстро просчитать обстановку.
— Конечно. Это было нетрудно. Вы с таким нетерпением меня ждали. А ваш коллега явно не хотел продавать цветы подходившим клиентам. Это было видно по его лицу. И когда я не вышел из накопителя, он сразу начал кому-то звонить, забыв о покупателях и уже даже не маскируясь. А другой делал вид, что читает газету, но выдавал себя частым переглядыванием с вами. Чтобы обмануть возможного наблюдателя, нужно хотя бы в течение минуты не отрывать глаз от газетных строчек, но при этом внимательно следить за нужным человеком. Ваш коллега слишком часто отвлекался. И было сразу заметно, что газеты его не очень интересуют…
— Мы думали, что вы не приехали.
— Все равно нельзя вести себя так провинциально, — делает мне замечание Гольдфарб, — вы должны были просчитать варианты и понять, что я могу появиться с другой стороны. Или кто-то третий может обратить внимание на поведение ваших товарищей. И не нужно так недооценивать спецслужбы других государств, которые наверняка также плотно работают в вашей стране.
