Он был художником, изобретателем сложных форм и творцом колоритных идей. Он не привык к интригам и не знал, с какими ощущениями их крутят.
В его мире искусства интриги, конечно же, цвели буйным цветом, но он сам никогда ими не занимался! За него все делала Вера. Она даже не советовалась с ним. Но вот исполнять – тупо, без рефлексий – ее приказы, затрагивающие свободу воли другого человека, оказалось весьма неприятно.
Конечно, Вера была права, что нет обмана в том, чтобы вынудить человека сделать так, как нужно тебе, если ты сделаешь его заинтересованным в результате. Скажем, в данном случае Люся сама получает солидное вознаграждение в натуральном виде. И, скажем, у нее просят принести удобную фасовочную тару как бы для того только, чтобы она это все в натуральном виде и получила. Она как бы несет упаковку, куда завернут ее подарок. Но ведь он, Виктор, знает на самом деле, что дела обстоят иначе. Значит, как ни крути, это обман.
«В конце концов, – пришел он к решению после долгих попыток уложить как-то все это в голове, – я просто борюсь за свою жизнь. Люсю я этим нисколько не подставляю. Просто мне нужны эти пакетики, чтобы выжить. И нужно будет разложить этот дурацкий порошок. Чтобы выжить».
Когда девушка пришла, все трагические размышления показались страшным сном. Все сомнения лопнули, как мыльные пузыри. Она была весела, даже возбуждена от того, что сейчас получит кусочек счастья, которого хватит надолго и не надо будет ни от кого зависеть.
– Представляешь, – затараторила она с порога, спешно снимая верхнюю одежду, – я восстановила симку! Я очень спешила, чтобы не пропустить твое обещанное приглашение на вечернее шампанское. И спасибо нашей старшей сестре – у нее в тумбочке валялся старый мобильник. Она мне дала его на время попользоваться. А о пропаже моего я тоже успела написать заявление. Успела и симку восстановить и в полицию заскочить. Скажи, я молодец?! Правда, мне сказали, что надежды найти телефон практически нет, но они попробуют. Как будто бы оно сразу не понятно, найдется или нет. Точнее, если телефон находится, то сразу. Надо только терпеливо подождать. А что у тебя за порошок? Хороший или дерьмо?
– Бутират. Я сам его еще не пробовал. Если хочешь, попробуем, пока мы вдвоем, а то незнакомые вещи в одиночку опасно пробовать. Покажи, какие у тебя пакетики? Подойдут или нет? Я хочу все это разделить, что-то спрятать, что-то тебе, что-то, может, продать получится. А то, знаешь…
Виктор вдруг вспомнил тот повод, по которому утром выпроводил Люсю прочь, и решил доиграть эту тему до конца, тем более, что так получится даже лучше, еще убедительнее.
– …Тот клиент, который приезжал утром, у нас соскочил. Он, на самом деле, очень хотел купить мои картины, потому что они ему понравились, но он хотел их за совсем смешную цену. Меня даже обидел его аргумент, что, мол, это тут я раскручен, а там, за границей, я – никто и звать меня – никак. Он говорил, что ему еще надо много вкладывать в то, чтобы раскрутить мое имя, прежде чем цена у него дома дойдет до того уровня, какой выставили мы… Короче, мы не договорились и поэтому я остался без ресурсов в настоящее время.
Почему-то Виктору стало самому себя жалко. С удивлением он понял, что верит в то, что говорит. И он, действительно, почти не врал. Денег у него не было. Клиент, который мог их дать, предлагал цену странную. Не стандартную. В чем-то даже смешную. И пока он не отработал это, можно было считать, что клиент сорвался.
– Я понимаю, – охотно закивала Люся. – Конечно, попробуй продать хоть что-либо. Но ты из-за клиента не расстраивайся. Все нормально. Смотри, там сорвалось, зато тут, – она кивнула на сверток, – подвалило. Все будет хорошо. Вот какие у меня пакетики.
Она поставила на стол рядом со свертком бутирата целую упаковку аккуратненьких прозрачных мешочков на пластиковом самозамыкающемся замке вдоль верхнего края.
– Герметичная упаковка! – гордо сообщила Люся, вытащив один из мешочков и покрутив им перед носом Виктора.
– И сколько же их тут?
– Кажется, сотня. Я не помню. Мы, собственно, никогда не считаем. Нам их для разных нужд привозят в огромных количествах. Чаще используем для таблеток. Иногда просто выбрасываем. Так что не стесняйся, мне их добыть было несложно.
– Люсь, смотри, а это что такое? – мужчина взял пакетик у девушки из рук и поднял его поближе к глазам.
– Это – крестик. Это же делается по заказу медицинского учреждения.
– Люсь, – поднял на нее встревоженные глаза Виктор, – а это не выдаст твою «скорою» с потрохами, если органы поймают кого-то?
На самом деле он был разочарован тем, что опознавательный знак не слишком явный – всего-навсего какой-то безликий крестик. Это мог быть и знак какого-либо христианского прихода.
– Ерунда, Витя! – успокоила девушка. – С одной стороны, серьезная больница в нашем районе только наша, поэтому, конечно, подозрение, прежде всего, упадет на нас.
– Так…
– Но ты не думай об этом. Этих пакетов полным-полно во всех больницах. Кто угодно с севера Москвы может привезти что угодно к нам в Бутово. Не доказали – не поймали. Так и мой шеф говорит.
– Какой шеф?
Люся осеклась, сообразив, что ляпнула что-то лишнее, и, небрежно махнув рукой, попросила забыть ее слова.
Виктор предложил гостье чаю и потом – прямо сразу заняться упаковкой порошка по пакетикам. Люся сначала отказалась от участия в упаковке, кокетничая и намекая на то, что кое-что другое занимает ее воображение гораздо больше, но потом согласилась с высказанным им аргументом: после секса и расслабляющей пробной дозы им вообще не захочется возиться с этим делом, а сделать надо.
– Хорошо, – сдалась она. – Смело гулять будем после того, как сделаем дело.
Вик сначала отправил Вере CMC, сообщив, что все получилось, потом забил гильзу остатками вчерашней травы, прикурил папиросу, предложил даме и сел рядом с ней за расфасовку бутирата по мешочкам.
Дело шло. Чем короче становилась папироса, тем больше порошка просыпалось на стол мимо пакетиков. Наконец Виктору показалось, что пакетиков уже достаточно много, и он полез к Люсе целоваться, потом, смяв в охапку, потащил ее на кровать.
* * *
Виктору снилось жуткое землетрясение, но он, сотрясаясь так, будто его вот-вот разорвет на части, никак не мог сорваться вниз. Он был как бы пришпилен к земле. Его трясло, вновь трясло, бесконечно трясло… Уже тошнота начала сжимать горло, а спрыгнуть – даже по собственному желанию – никак не получалось.
– Вить! А, Вить… – кто-то пытается его разбудить. – Проснись. Тебе тут от мамы пришло странное сообщение среди ночи.
Постепенно до него стало доходить, что он лежит в постели, а кто-то трясет его за плечи. Кто эта женщина, он сходу не мог сообразить, и тем более конфузило то, что она говорила про его маму.
– Вы не туда попали, – буркнул Цилицкий, отмахнулся и повернулся к женщине спиной.
