Чтобы открыть ларец, нужно было нажать определенные буквы, знать какой-то секретный код. Однако все ее попытки ни к чему не привели, и наконец Антония сдалась. В какой-то момент она даже подумала было разбить ларец молотком, но испугалась, что это может повредить содержимое. Братьям она ничего не сказала: ей хотелось дождаться возвращения Джованни. Только ему она могла доверить свой секрет и очень надеялась, что он поможет разгадать загадку. Должно быть, секретный код можно было обнаружить в тех же самых стихах, что были найдены в сундуке, но пока что ей оставалось только думать над этой тайной, и результаты размышлений не слишком обнадеживали.
Наступил ноябрь, и вот однажды, в очень холодный день, когда Антония как раз попросила накрывать к обеду, Джованни наконец-то вернулся в Равенну. Еле живой от усталости, он вошел в дом, но нашел там только маленького Данте, сидевшего за столом с учебником латыни, и Антонию, которая внимательно перелистывала сочинения Бонавентуры. Джемма с утра отправилась в сад, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Она уже готовилась к отъезду: пора было отправляться во Флоренцию и решать непростые вопросы, касающиеся их собственности.
— Я понял, где хранятся последние песни! — выпалил Джованни прямо с порога. — Они там, за изголовьем кровати: цифры 155–515–551 — это ключ к стихам на пергаментах, и эти же самые цифры повторяются в строках рукописи, которую мы обнаружили в сундуке твоего отца.
— Ты прав, они там, я их уже нашла, — ответила сестра Беатриче, а потом громко сказала: — Так захотели там, где властны исполнить все, что захотят.
Джованни не на шутку удивился. Однако Антония, ничуть не смутившись, проводила его в спальню, чтобы показать мраморный ларец с буквенным кодом. Ребенок тут же прервал свои занятия и направился вслед за ними в спальню. Данте рассматривал Джованни так пристально и с таким нескрываемым восторгом, что тому показалось, что мальчик не вполне здоров: отведя сестру Беатриче в сторонку, Джованни спросил, что это за ребенок и не опасно ли, что он путается у них под ногами, когда они заняты такими важными делами?
— Он так красив, — сказала монахиня. — Немного похож на моего отца, не правда ли?
— Мм… ну не знаю, да и с чего ему быть похожим? Кто он?
Тогда сестра Беатриче рассказала, что одна прекрасная и загадочная женщина оставила ребенка на попечение монастыря, а так как мальчик напомнил ей об отце, она решила лично позаботиться о нем. Так что ничего страшного в том, если ребенок побудет с ними, пока они решают очередную загадку. С этими словами она отодвинула от стены кожаную композицию и вытащила из ниши ларец с секретным замком. Джованни посмотрел на палиндром, и им овладело невыразимое уныние. Да уж, поэт постарался — хуже не придумаешь…
— И знаешь, как его назвали? — сказала Антония.
«Как он называется? Конечно, это обычный палиндром, текст, который читается в любом направлении. Ах нет, это она о ребенке. Откуда мне знать, как его назвали? Сейчас совсем не время об этом говорить», — подумал Джованни. Но прежде чем он успел раскрыть рот, монахиня продолжила:
— Его зовут Данте.
— А-а-а, ну привет, малыш Данте, а я Джованни…
Он печально вздохнул. Похоже, что сестра Беатриче не вполне здорова. Последние песни великой поэмы, которые они так долго искали, буквально у них в руках, а ей словно и дела нет. Только вот непонятно, как связан этот палиндром с теми цифрами, которые они вывели из стихов поэмы, ведь ключ, скорее всего, именно в них, и только он сможет открыть этот удивительный замок. Но ведь там — цифры, а здесь — буквы, как тут понять, что между ними общего? Ну-ка, посмотрим: может быть, пять слов по пять букв… Нет, это все пустяки. Двадцать пять… тридцать три…
— Сегодня маленький Данте приступил к изучению теории вращения планет, — не унималась Антония.
Мальчик продолжал разглядывать его, но Джованни изо всех сил пытался сосредоточиться: палиндром был единственным, что его сейчас волновало. Он так спешил сюда, чтобы поведать Антонии о своих открытиях, ему казалось, что теперь хоть одной тайной будет меньше, но оказалась, что монахиня и сама смогла обо всем догадаться. И мало того, за одной загадкой скрывалась другая, куда более сложная.
Он сказал, что ему пора идти в гостиницу, ведь он до сих пор не позаботился о ночлеге.
Однако в эту ночь он не смог сомкнуть глаз.
На следующее утро Джованни уже сидел на кровати поэта с ларцом в руках и прокручивал в голове строчку за строчкой текст палиндрома. Вдруг в дверь постучали. Сестра Беатриче пошла открывать, мальчик последовал за ней, по пути они тихо о чем-то переговаривались.
Джованни остался в битве с ларцом один на один, он продолжал отчаянно размышлять над решением новой загадки. «В крайнем случае, — подумал он, — можно попробовать просто сломать крышку». Он вспомнил, что в кабинете на стене висел старый меч, можно попробовать прямо сейчас… Он уже подошел было к занавеске, что разделяла спальню от кабинета, как вдруг удивленно замер: ему показалось, что из соседней комнаты раздался голос Бруно. Или ему только показалось и его разум выдает желаемое за действительное? Ведь именно Бруно, как никто другой, мог бы помочь найти разгадку. Джованни прислушался. Да, вне всяких сомнений, это голос Бруно. Но что он делает в Равенне? Джованни страшно обрадовался и хотел было броситься к нему, когда в следующий миг из соседней комнаты донеслись такие слова: «Джентукка у нас в Болонье, она прислала меня за сыном».
Джованни резко отпрянул назад, стараясь сохранять спокойствие: «Джентукка! Прислала за сыном! Это тот мальчик, Данте!» Сердце его бешено забилось, он тут же покрылся холодным потом. В одно мгновение Джованни ощутил безумный страх и в то же время огромную тоску. Никогда он еще не испытывал ничего подобного. Прошла целая вечность, прежде чем занавеска зашевелилась и все трое вошли в спальню. Младшему Данте уже девять лет, и он — его сын… Так, значит, Джентукка…
Однако нужно было потянуть время и сделать вид, что он ничего не знает…
— Бруно! Какими судьбами…
— Джованни!
Они дружески обнялись, а когда вновь посмотрели друг на друга, глаза Джованни наполнились слезами.
— Я слегка простудился, пока ехал из Флоренции по такой погоде. В Апеннинах уже снег лежит…
Он снова почувствовал на себе внимательный взгляд ребенка и увидел, что мальчик ему улыбается. «Ему все известно, — подумал Джованни и улыбнулся в ответ. — Вот только я совершенно не представляю себе, что значит быть отцом». И правда, первое, что испытал Джованни при новости о том, что у него есть сын, было горькое ощущение собственного несоответствия этой роли. Но тут мальчик взял его за руку и прислонился к нему, словно слепой, который после долгих скитаний обрел поводыря.
Джованни взял ларец, и все вместе они вернулись в кабинет. Антония поставила шкатулку на стол:
